Волосы маркиза высохли, и теперь торчали в разные стороны. Подтащив таз поближе, девушка неловко подсунула его под голову раненого, так чтобы можно было вымыть. Вода тотчас же стала бордовой, когда в нее погрузились длинные волосы маркиза. Заскрежетав зубами при мысли, что ее руки опять обагрятся кровью, Джорджиана принялась за дело, но всякий раз, когда пальцы касались очередной раны, болезненно морщилась.

Если бы кто-то сказал ей, что столь интимные вещи она будет проделывать с совершенно незнакомым мужчиной, никогда бы не поверила, поскольку считала это неправильным и недопустимым. Уэстмарленд пришел бы в ужас, узнав, что какая-то девчонка не только спасла ему жизнь, но и вымыла практически с ног до головы. У маркиза наверняка отвисла бы челюсть.

Ей очень хотелось, чтобы маркиз оказался у нее в долгу, поэтому даже самую неприятную работу она не могла поручить слуге: Уэстмарленд мог в любую минуту открыть глаза и заявить, что дом теперь принадлежит ему, и что все его обитатели должны убраться отсюда как можно быстрее. Кроме того, такая близость постороннего мужчины действовала Джорджиане на нервы, и она наверняка вскрикнула бы от ужаса и лишилась чувств, если бы маркиз вдруг открыл глаза и спросил, что она тут делает.

– Лучше бы тебе очнуться смиренным, с глубокой благодарностью за все, что для тебя сделали, – прошептала Джорджиана, расчесывая пальцами мокрые волосы маркиза. – Иначе я всерьез задумаюсь, не вернуть ли тебя туда, откуда взяли.

Раненый ничего ей не ответил: дышал очень тихо, в лице – ни кровинки. И это лишало присутствия духа, поскольку Джорджиана видела его только в отличной форме: циничный и элегантный, он стоял у стены с бокалом вина в руке, лениво обозревая зал в поисках объекта для насмешек. Его глаза цвета ореховой скорлупы завораживали. Однако его надменность вызывала неприязнь, к тому же он не обладал обаянием Стерлинга. Джорджиана неоднократно повторяла себе, что в мужчине ее привлекает в первую очередь ум, а еще – способность смеяться, но не над другими. По ее мнению, мужчина должен внушать уважение, а не страх. Но маркизу Уэстмарленду, похоже, не было никакого дела до того, что о нем думают окружающие. Благодаря титулу, состоянию и положению в обществе он возвышался над другими людьми.

И вот теперь он лежал перед ней – совершенно беспомощный, как ребенок, и полностью зависел от нее и… ее способности мастерски лгать окружающим.

Доктор приехал лишь под вечер. Верная своему слову, Джорджиана не покидала раненого и словно пребывала в ступоре, опасаясь отвести взгляд от его лица. Впрочем, страхи ее были напрасны: о том, что Уэстмарленд жив, свидетельствовала лишь время от времени вздымавшаяся грудь. Услышав стук копыт на усыпанной гравием подъездной аллее, девушка вздохнула с облегчением.

Вердикт доктора оказался вполне ожидаемым: переломов и опасных травм нет, а обильное кровотечение от многочисленных ран на голове.

– Но он поправится? – обеспокоенно спросила Джорджиана.

Доктор, которого Китти уже поставила в известность, что ее гостья – невеста раненого, улыбнулась.

– Организм молодой и крепкий, так что я думаю, он выкарабкается. Главное сейчас – покой и уход.

– Вот и замечательно! Спасибо, доктор Элтон, – тепло поблагодарила эскулапа Китти.

– Конечно, даже при лучшем развитии событий для выздоровления потребуется время, – предупредил доктор. – Если вдруг у него будет жар или начнется лихорадка, придется прибегнуть к кровопусканию.

Желудок Джорджианы болезненно сжался при мысли о крови, и она проговорила:

– Я о нем позабочусь.