– И что же ты ко мне испытываешь?

– Я люблю тебя, кретин несчастный! – выкрикнула Уитни.

– Так почему ты отказываешься выйти за меня замуж?

– Я выйду за тебя…

– Значит, ты принимаешь мое предложение? – решил на всякий случай уточнить Каллен.

Уитни слегка побледнела, и ему показалось, что в глазах ее мелькнула растерянность.

– Советую запомнить, Каллен Маккензи: пока я не буду готова, не надо стараться заманить меня разными уловками!

Она бросилась в свою комнату, и Каллен поспешил за ней в надежде закрепить успех. Сначала ему досталась пощечина, потом Уитни разрыдалась. Потребовалось не менее десяти минут, чтобы успокоить ее, но его усилия не пропали даром. Он услышал от Уитни слова любви и ревности. Ему даже удалось уговорить ее съездить на следующий день в Центр исполнительских искусств имени Кеннеди. Это была одна из помпезных премьер, которые Каллен не терпел, но готов был пойти на жертву. Он знал, что Уитни получит удовольствие и сменит гнев на милость. А это существенно продвинет вперед Грандиозный План, который определенно обещал принести скорый успех.

Кто бы мог подумать, что один испепеляющий поцелуй может дать так много! Каллен застонал от досады. Снова мысленно вернулся к другой женщине и, не одеваясь, прошел в маленькую гостиную, примыкающую к его спальне, нащупал в полутьме бар с дверцами из красного дерева и налил себе немного виски.

Одним глотком осушив стакан, он вернулся в постель, убеждая себя, что ничего страшного не произошло. Просто последние недели Уитни держала его в напряжении, и это не могло не сказаться на его нервах. Предыдущий вечер оказался слишком насыщенным, но он уже восстановил душевное равновесие. Теперь надо лечь, и ему приснится Уитни, а не Саманта. Должно быть именно так, а не иначе!

Но остаток ночи Каллен видел себя в команде конников, выступающих на Олимпиаде. И наутро он проснулся с не меньшим раздражением, чем если бы видел во сне Сэм…

Каллен сел в постели, обхватив колени, и задумался. Ему становилось все яснее и яснее, насколько опасна Саманта Фей Ларк. И дело было не только в ее умопомрачительном поцелуе. По милости Саманты он все отчетливее сознавал, как сильно стосковался по лошадям за долгие двенадцать лет.

Помогая ей изо дня в день тренировать Чародея, Несси и других, Каллен считал это частью Грандиозного Плана: его работа с Самантой должна была разжечь ревность Уитни. Но теперь, спустя месяц, он уже не думал об Уитни и всей затее, когда брал с Флорой барьер или прыгал на Центральном через очередное препятствие. Его занимала только одна мысль: как можно лучше выполнить упражнение. Мчась по склону Блюграсс, он пьянел от радости, ощущая свое единение с прекрасным животным; его переполняла в этот момент любовь не к Уитни, а к несущей его лошади.

Даже когда Каллен просто водил лошадь по кругу, его не оставляло ощущение, что он разрывает какую-то очень важную нить сотканного за прошедшие годы полотна своей жизни – и эта незримая ткань начинает распускаться.

Он должен положить этому конец! Пора остановиться. Не следует позволять страсти к лошадям взять верх – ведь он целых двенадцать лет старательно подавлял ее. Конечно, было бы разумнее всего поговорить с Самантой, объяснить, что вынужден расторгнуть их сделку. А после этого обходить ранчо «Скайларк» стороной и избегать этих чудо-коней, как чумы…

Но он дал слово, Саманта нуждалась в его помощи, и ему доставляло удовольствие это сознавать. В конце концов, его мир, с таким трудом построенный, совсем не обязательно должен рухнуть из-за того, что он немного позанимается с лошадьми. В конце лета он отправится в Нью-Йорк, Лондон или Гонконг. Нужно только наконец жениться на Уитни, и тогда все встанет на свои места.

Но исподволь его начинали точить сомнения.