Но прошло не менее месяца, прежде чем Ростик понял, почему на него вдруг свалилась такая благодать. И тогда он стал думать о том, что с ним произошло, немного по-другому.

    Как-то в каптерку, где Ростику выделили небольшую лежанку на трехъярусных нарах, где спали те, чей социальный статус не слишком отличался от положения рабов и куда обычно подавали пишу во время кормежки, ввалилась группа из трех пурпурных солдат, в форме, сжимающих свои ружья так крепко, что у них вполне по-человечьи побелели костяшки пальцев. Ими предводительствовал низкорослый губиск, тоже в форме и боевом шлеме, который он не снимал перед окружившей его «рабочей скотинкой», пусть даже и пурпурной.

    За ними семенило целых пять местных рабочих, все из свободных, исполняющих обязанности то ли бригадиров, то ли ответственных за чаны, в которых выращивалась грибковая культура. Все были на взводе, и причиной тревоги являлся Ростик собственной персоной.

    Увидев его, наслаждающегося горячим модцвуном, который определенно напоминал жаренные с картошкой грибы, лишь слегка приправленные какой-нибудь горчащей травкой, низкорослый губиск вытянул свой стек, зажатый в непомерно большом кулаке, и требовательно спросил:

    -  Он?

    Рост, разумеется, уже давно вскочил, вытянулся и делал бездумно-равнодушное лицо, что у него теперь происходило автоматически.

    Вопрос был задан на едином, и не понять его было невозможно. Зато потом бурный обмен мнениями пошел на языке губисков, который Ростик тут же решил про себя непременно выучить, потому что не было в его положении ничего более глупого и даже опасного, чем не знать язык тех, кто решал его судьбу, решал даже, жить ли ему на свете или нет. Но неожиданно вся гурьба пурпурных снова перешла на единый.

    -  У него самые значительные показатели по производству, - высказалась какая-то пурпурная дама, которая в этом цеху отвечала за многое, в частности, за своевременный подвоз пищи. - Он один с чана снимает больше, чем двое-трое других рабочих с пяти других чанов.

    -  Ага, значит, он работает на одном чане, тогда как трое наших обслуживают пять? - ядовито поинтересовался низкорослый.

    -  Нет, - отозвался кто-то другой из бригадиров, - ты не понял, офицер... - Дальше он что-то добавил на языке губисков. - Он один работает на трех чанах и дает продукции больше, чем душ десять наших.

    -  Вот как? - офицер похлопал стеком по сапогу. - Выходит, он полезен городу? - Он еще подумал, признался: - Вот и на гидропонике говорили, что на тех лотках, которые обрабатывал этот тип, урожай созревал быстрее... Хотя они там тупые все, количественного определения этим прибавкам не сделали, но все равно разницу в производительности заметили.

    Вот как, мельком подумал Ростик, оказывается, я для них ценный производственник... Хотя как это у него получалось, он не знал, даже не догадывался. А потом ему в голову пришла другая мысль - как бы он ни маскировался, он бы все равно не сумел долго оставаться незаметным, как остальные рабы. Получалось, он сделал правильно, признавшись, что «вернулся».

    -  Он агрессивен? - спросил офицер. - Выражал нежелание работать или обвинял кого-нибудь в том, что его обратили в раба?

    -  Ни разу, - резковато, чуть быстрее, чем требовалось, высказалась все та же пурпурная тетка, что и прежде расхваливала Роста. - То есть я хотела сказать, он наоборот - самый спокойный из этих... странненьких. Ну тех, кто не из наших.

    -  Да? - офицер осмотрел его еще раз. И Рост вдруг отчетливо понял, что он раздумывает, не приказать ли этому слишком необычному военнопленному уроду раздеться.