Карен, оставь паука в покое.

Карен маленькая и взяла в руки книгу, чтобы прихлопнуть паука, который тоже маленький, но допустил непростительную ошибку, родившись на свет пауком.

Почему?

Паук отвратительный.

Это как посмотреть. Почему ты находишь его отвратительным?

Глупый вопрос. Почему паук отвратительный? Потому что это так.

У него нет очаровательных детских глаз, его не погладишь, у него такой чужеродный и злой вид, и его тут не должно быть.

Она с размаху опускает книгу — и от паука остаётся мокрое место. Позднее — и очень скоро — Карен горько раскается в этом поступке, сидя перед телевизором за очередной серией «Пчёлки Майи». Пчёлы хорошие, это она знала. В этой серии появляется и паук, который — со своими восемью лапками и застывшим взглядом — заслуживает немедленной смерти. Но этот паук вдруг открывает крошечный ротик и говорит тоненьким детским голоском. От него не исходит угрозы, наоборот, он оказывается добрым и милым существом.

И она уже не представляет себе, как можно убить паучка.

Тогда она и научилась уважать другого.

Она научилась тому, что годы спустя на борту «Независимости» вызрело в идею. Чтобы один высокоразумный вид перехитрил другой в обход интеллекта — ради отсрочки, а то и взаимного понимания. Чтобы человек — привыкший ставить оценку за высокое развитие по степени сходства с собой, — настолько собой поступился, что попытался бы стать похожим на Ирр.

Какая наглость требовать этого от венца творения!

Смотря кого понимать под венцом творения.

Над ней парила белая мыслящая луна.

И опускалась ниже.

Щупальца обернулись вокруг Рубина — так, что его торс, мумифицированный светящейся слизью, снова стал видимым, — и втянули его внутрь коллектива. Королева мощно опустилась на «Дипфлайт», оказавшись в несколько раз больше лодки. Океаническая чернота отступила. Тело королевы окружило батискаф. Всё осветилось. Вокруг Уивер пульсировал белый свет. Королева вобрала в себя лодку и включила её в состав своей мысли.

К Уивер вернулся страх. Она перестала дышать. Она с трудом сдерживала импульс запустить винты, хотя ничего ей не хотелось так сильно, как поскорее смыться отсюда. Волшебство улетучилось, уступив место реальной угрозе, но она знала, что единственное, что смогут винты в этом прочном, упругом желе, — это разозлить существо. Может, они и позабавят его или оставят равнодушным, но на всякий случай лучше не рисковать и не думать о бегстве.

Она почувствовала, что лодка приподнялась.

Интересно, видит ли её существо?

Уивер не представляла себе, как это могло происходить. У коллектива нет глаз, но разве это исключает зрение?

Эх, если бы на «Независимости» у них было побольше времени на многосторонние исследования!

Она сильно надеялась, что существо её как-то воспринимает сквозь прозрачный колпак. И что королева не поддастся соблазну открыть кабину, чтобы ощупать Уивер. Это было бы, может, и доброжелательной, но финальной попыткой установления тесного контакта.

Она этого не сделает. Она разумна.

Она?

Как всё-таки быстро впадаешь в человеческий образ мысли.

Уивер даже рассмеялась. И, будто она подала тем самым сигнал, белый свет вокруг лодки стал прозрачнее. Казалось, он странным образом удалялся во все стороны — пока она не поняла, что существо, которое она называла королевой, растворяется. Оно таяло, растягивалось, и на какой-то чудесный миг её окружила звёздная пыль молодого космоса. Прямо перед куполом плясали крохотные белые точки. Если это были одноклеточные, то они обладали изрядными размерами, почти с горошину величиной.

Потом «Дипфлайт» оказался снаружи, а луна снова слилась и теперь парила под батискафом, несомая на раскидистом блюде из тёмной синевы.