— Лазурный берег — это где-то там, в будущем, — ответил я. — Я говорю про ощущение, которое сейчас. Вот так бы и растаять в этой тишине, в этом спокойствии. Я живу в Москве в особых условиях, не слишком соприкасаюсь со всем этим мельтешением, и все равно начинаю забывать, какой тихой может быть жизнь в городках вроде нашего.

— Тихой? — переспросила Ирка. — Мне-то она кажется тихим омутом.

— Да ты что? — поразился я. — Вот погоди, попадешь в московский институт, устанешь от суеты…

— Я не о суете говорю, а вообще… — Ирка мотнула головой, закусила губу. Кажется, она хотела еще что-то сказать, но передумала, замолчала, глядя на свою кружку с земляникой так, как будто ей мерещилось что-то иное, и лишь потом, после долгой паузы, произнесла, глухо и отрешенно. — У нас своей тьмы хватает, разве ты не помнишь?

— Ну… — я не очень представлял, что отвечать. — Как не помнить? Что-то дурное, оно в жизни каждого города есть. Но светлого все равно больше, разве не так?

— Возможно, — отозвалась она.

— Что тебя мучает? — спросил я, в свою очередь выдержав паузу.

Она поставила кружку с земляникой на траву и села, подтянув колени почти к самому подбородку и обхватив их руками.

— Ты не знаешь, как здесь все изменилось за последние полтора года, пока тебя не было. Шпана и пьяные драки были и раньше но сейчас…

— Бандиты? — спросил я, припоминая «наезд» на ее отца, который мог кончится для всей их семьи трагически, если бы не… Если бы не вмешательство какой-то высшей силы, к которой я был то ли причастен, то ли нет. Вспомнились мне и другие случаи.

— Если бы просто бандиты, — сказала она. — Безработица, нищета… В стекольное училище почти никто не идет, потому что многим кажется, что учиться незачем, лучше так прожить, ухватывая, что плохо лежит. Пенежин, если ты его помнишь, бросил школу, и его дружки тоже. Много таких ребят. Они воруют любой металл, который можно сдать в скупку, особенно медь и алюминий… Кольчугина, кстати, током убило, когда он вместе с двумя парнями постарше полез резать провода с линии электропередач. Да они вообще ничем не брезгуют, особенно когда под всякой дурью ходят. И тормозов у них нет, — она поежилась. — С бандитами можно договориться, потому что они бандитствуют ради своей выгоды. И потом, они всегда отступают, если видят, что сила не за ними. А эти… «малолетки», как их называют. То есть, наши сверстники. Они ничего не соображают. Вон, недавно трех из них в тюрьму засадили. Тех, которые этого, как его называют, уголовного авторитета убили. А остальным хоть бы хны, ничему эта история не учит.

— Погоди, погоди, — она так перескакивала с одного на другое, что я перестал улавливать, о чем она говорит. — Как убили? Какого такого авторитета? Ты о чем?

— У них мода такая завелась, — хмуро объяснила Ирка после очередной паузы. — Как продадут ворованное, а потом напьются или надышатся клеем, так садятся в карты играть… на людей. Кто проиграл — должен выйти на улицу и убить первого попавшегося прохожего. Ну, если сразу убить не получается, то остальные всей стаей наваливаются и ему помогают. Страшно по улицам ходить после сумерек.

— Погоди, погоди… А милиция? Она-то на что?

— Кого-то ловит, кого-то нет. Скажем, когда они этого уголовного авторитета порешили… Понимаешь, он почти хозяином города считался и представить не мог, что кто-то его хоть пальцем тронет. Любил он по вечерам гулять вокруг прудов, неподалеку от своего дома.