Мятежники с триумфом двигались на восток, окружили Нант, продвинулись к Анжеру и Сомюру, гоня перед собой пленников и беженцев; тут же в фургонах ехали женщины и дети – семьи крестьян, а также жены и любовницы бывших аристократов; вся эта масса должна была существовать за счет жителей территории, через которую они двигались, грабя и уничтожая все на своем пути.

Богу известно, мы ненавидели захватчиков-иностранцев – союзные войска и эмигрантов, по наущению которых они вторглись в нашу страну, но вандейцев, как стали называть эту армию мятежников, мы ненавидели еще больше. Лицемерие их военного клича «За Иисуса Христа!» и знамен с изображением «Священного сердца», которыми они размахивали, словно это был новый крестовый поход, можно было сравнить разве только с их жестокостью. Их путь сопровождался массовыми убийствами, значительно превосходившими по масштабу все то, что делалось в свое время в Париже. Жертвами их были патриоты в городах и деревнях, которые осмеливались им противостоять. Не щадили ни женщин, ни детей; людей, еще живых, бросали во рвы, наполненные трупами. Священников, присягнувших Конституции, подвергали ужасной казни – привязывали к хвостам лошадей и волокли по пыльным дорогам. Тут, наконец, мы и узнали, что такое «разбойники», которых так боялись в восемьдесят девятом году, – это были не мифические бандиты, порождение пустых слухов, а самые настоящие, из плоти и крови. Роялистские лидеры с белыми орденскими лентами и белыми кокардами, гнали темную крестьянскую массу вперед, обещая все новую и новую добычу и новые победы, а священники, которые двигались в арьергарде, призывали их к молитве перед каждым сражением. Стоя на коленях перед распятием на рассвете, проходя с боями по беззащитным деревням днем, пьяная от крови и побед к вечеру, эта победоносная, недисциплинированная, но отважная армия, состоявшая из отребья и называющая себя «Божьими воинами», на протяжении апреля и мая двигалась к тому, что казалось им победой.

Это была борьба, как говорил мой брат Пьер, между «Те Deum…» и «Марсельезой», и в течение всего этого мучительного лета девяносто третьего года те, кто пел «Марсельезу», терпели одно унизительное поражение за другим.

Конвент в Париже, терзаемый разногласиями, царящими в его собственных рядах, поспешно вызывал с фронта генералов, перед которыми теперь встала задача подавления мятежа. И только после того как удалось перегруппировать республиканские армии – это произошло в конце сентября, – наступил конец длинному ряду побед вандейцев. Робеспьер, который теперь властвовал в Конвенте и являлся одним из главных членов Комитета Общественного Спасения, был непреклонен в своем требовании: мятеж должен быть подавлен, чего бы это ни стоило. Он отдал приказ генералам: пленных не брать и уничтожать их без всякой пощады.

Семнадцатого октября вандейцы потерпели сокрушительное поражение при Шоле в Мэн-и-Луар, где были серьезно ранены двое из их главных военачальников – д'Эльбе и Воншам. Это было началом конца повстанческой армии, хотя сами они об этом еще не знали; и вместо того чтобы отступить за Луару и укрепиться на своей собственной территории, они рванулись на север, намереваясь захватить Гранвиль, один из портов в Ла-Манше, поскольку англичане якобы готовили мощный флот, который должен был прийти к ним на помощь. Население Гранвиля, надо отдать им должное, оказало мятежникам сопротивление, и в середине ноября началось долгое отступление к Луаре, во время которого республиканские армии теснили вандейцев со всех сторон.

У нас в Шен-Бидо работы почти полностью прекратились. Несмотря на то что мятежники находились от нас достаточно далеко к западу, в Майене, а мы – на границе Сарта и Луар-и-Шер, не было никакой гарантии, что их лидерам не придет в голову совершить бросок, в результате которого они окажутся в нашем департаменте.