Бет сплюнула кровь и оскалилась в безмолвном стоне, приготовившись к обрушивающейся на грудь ноге.

Но ничего не случилось.

Тротуарные Монахи стояли, словно стали обычными статуями: словно между их животами и спинами не было ничего, кроме твердого камня.

Секунды текли одна за другой.

Бет неуверенно поднялась на ноги. Теперь лица статуй казались пустыми, но девушка чувствовала исходящее от них удивление.

«Что? – спросила она. – Что такое?»

Девушка поморщилась, почувствовав резкую зубную боль, инстинктивно коснувшись нежного места проколотым языком. И запнулась. Зуб казался чуждым во рту: слишком тонкий, словно игла, острее клыков.

– Виэ… – шепнул Тротуарный Монах с усами викторианского джентльмена. Монах постучал по камню на запястье, и тот рассыпался, словно мел. На бледной коже красовалась серо-стальная Небоскребная Корона. Рука метнулась ко рту, и он пылко поцеловал татуировку.

Бет шагнула вперед, и священники расступились перед нею. Было что-то ужасное в фигуре Иезекииля, когда он уступил ей дорогу.

Подсвеченное Свечником окно туалета со встроенным вентилятором превратилось в тусклое зеркало. Поковыряв пальцами нижнюю губу, девушка нашла место, где болело. И уставилась в изумлении.

Примерно на треть длины челюсти десна высохла, став грубой, расколовшейся и растрескавшейся, но трещины были геометрически правильными, подчеркивая острые прямые углы, выделяя крошечные четырехугольники из шероховатой плоти.

«Нет, не плоти, – с содроганием поняла она. – Кладки».

На месте клыка крошечные кирпичики собирались в узкий конус церковного шпиля. Венчающий его острый железный крест блестел от ее крови.

В сознании девушки мелькнули слова Свечника: «стереть церковношпильную улыбку с ее лица…»

– Мать Улиц, – снова выдохнул Тротуарный Монах.

Из глубины капюшона странно покорный канализящер глядел на нее черными влажными глазками.

Глава 8

Среди ночи Кара прошлась по дому, уничтожая следы себя.

Это оказалось не так-то просто. Джонни Нафта очаровательно заверил девушку, что прозрачная резко пахнущая жидкость, которую он ей вручил, смоет дочь из родительских умов, словно ссовссем сслабое загрязнение… Но с каких пор люди хранят воспоминания исключительно в голове?

Она нацарапала список на листочке, вырванном из блокнота, висящего на двери холодильника: «Книги, плакаты, фото (каминная полка), фото (лестница), велоцераптор Венка, домашние видео, фейсбук, твиттер, компьютер, память телефона, ноутбук, школьные отчеты, свидетельство о рождении…»

Девушка шастала туда-сюда по коридорам, словно домушник, таская за собой два внушительных вещмешка на «молнии», вычеркивая пункты из списка, бросая в них куски своей жизни.

В небольшой сумке через плечо звякнула склянка, врученная ей Джонни Нафтой.

– Сссие ссснадобье более чем патентованное, – заявил он, вкладывая бутылочку девушке в руки. – Его приготовление – ссекрет, который мы открыли лишь одному персссонажу. Есссли оно «сслучайно» перейдет из твоего владения в другое, нам придетссся пойти на сссамые крайние меры.

Кара отмахнулась от проблемы, как от несущественной. Кому такое продашь?

Девушка остановилась в дверях на кухню. На выцветших обоях красовался ряд карандашных линий, отмечающих головокружительное восхождение маленькой Парвы до конечной отметки в сто семьдесят сантиметров: просто гималайский рост для женщины из семьи Хан.