Трояновский тоскливо поглядел на реку, на уток. Даже симпатичные птицы положения сильно не исправили — ему все равно хотелось заскулить от тоски или исчезнуть куда-нибудь, пока все не утрясется.

— Миха, а я давно так не попадал. Я вот думал все после нашего с тобой разговора: прав ты кругом. Я Маринке должен. Три года вместе, я ее уже наизусть выучил. И получается, что вот прожил с ней довольно долго, всем был доволен, а как только она мне надоела и еще под руку что-то новенькое подвернулось, так я и рванул туда…

— Задравши хвост, — поведал друг в кружку.

— Наваждение какое-то, — каялся Трояновский. — Я бы с Маринкой три года не смог прожить бок о бок, будь она таким уж плохим человеком, ведь правда? Да, я знаю все ее слабые стороны, но ведь никто из нас не святой. Да, грубовата девочка, жадная, резкая. Но никогда не была вруньей. И много у нас с ней случилось светлых и хороших минут.

— Вспомнил наконец.

Андрей подозвал официантку и заказал еще четыре кружки пива. Мишка покосился на него недоверчиво, но ничего не сказал.

— Я, конечно, взбешен был вчера: она моей маме позвонила, сообщила, видите ли, радостную новость. А маман рада стараться: тут же стала читать мне лекцию о семье как об ячейке общества; ну, что пора остепениться, что Марина, конечно, не та жена, которую она желала бы своему сыну, но раз уж у нас такая идиллия, то она возьмет себя в руки и никогда, ни видом, ни словом, не покажет, как она разочарована в невестке. Маринка все это слышала, ты же знаешь, как мамуля разговаривает.

Друг хмыкнул.

— Да уж, знаю, — и процитировал старый анекдот: — «А не проще ли воспользоваться телефоном?» И что Маринка?

— Держалась, как могла. Я бы даже сказал: глазом не моргнула.

— Удивительно. И вызывает подозрения.

— Еще бы… — Он жадно глотнул пива.

— Но ведь тебя вовсе не это беспокоит. — Мишка сделал рукой в воздухе замысловатый жест, пытаясь охватить «все это». — И даже не грядущее отцовство.

— Ты же знаешь, ребенка я всегда хотел. Да и Маринка мне не чужая, так что роди она его от кого-то другого, я бы все равно ей помог. Квартиру там небольшую, деньги на первое время. Да о чем мы? Придумали бы что-нибудь. Меня, Миха, другое грызет. Мне сейчас нужно решить для себя одну важную вещь…

— Говорил я тебе, не кидайся ты на эту свою красавицу, не для жизни она.

— Похоже, ты был прав. — Андрей в отчаянии взъерошил волосы. — Вот как на духу… Маришке я нужен. Я понимаю, для чего я есть. Да, деньги, квартира, машина, но ведь это, в конце концов, тоже нормально. Она хочет жить, как живут достойные, обеспеченные люди. Я для того и пашу как проклятый.

— Пахал, — не удержался от шпильки бессменный заместитель. — До недавнего времени.

— Не обижаюсь, — закивал Трояновский, как слон, которому показали гроздь бананов. — Потому что правда. А теперь я продолжу свою мысль: ничего противоестественного в Маришкиных желаниях нет. А значит, это дает мне некоторую гарантию ее верности, преданности. Ну, что это надолго, если не навсегда. Потому что она триста раз подумает, прежде чем решит со мной расстаться. А вот Татьяна…

— Твоя Татьяна на тебя молиться должна: она же до сих пор не замужем, верно? Так вот, такой молодой, красивый и богатый ей и не снился. Она тебя на руках носить должна. Ты чего?

Андрей зашелся неприятным, лающим смехом, который нельзя было назвать ни веселым, ни искренним. И впервые за все время, что они познакомились с Татьяной, Мишка услышал, что друг говорит о ней не с теплом и радостью, а со злостью.