Влад доел свою рыбу, удовлетворенно промокнул губы салфеткой и небрежно швырнул ее на стол. Полузакрыв глаз, пригубил белое вино из высокого изящного бокала.

— Тебе бы понравилась теперешняя жизнь. Уверен. Ну, за тебя, любимая.

* * *

Татьяна заявилась к бабушке под вечер.

— Хороша, канашка! — одобрила старуха, окидывая внучку оценивающим взглядом.

— Ба! — обрадовалась Тото. — Полжизни хочу у тебя узнать, да все как-то руки не доходят: а что такое канашка?

— Тоже мне вопрос вопросов, — пожала плечами Антонина Владимировна. — Не знаю. Но могу предположить, что это производное от канальи. Только ласковое такое.

— Наверное.

— Судя по тому, что ты снова поменяла все, что только подлежит изменению… — начала бабушка.

— Еще что-то осталось, — успокоила ее Татьяна. — Но я сразу за это примусь, как только обнаружу. Скажи, а голодных и неприкаянных детей в этом доме кормят?

Бабушка указала вилкой на блюдо с голубой форелью:

— Присаживайся, присоединяйся. Я сегодня такого «Дворецкого» сварганила. Сбрызни лимончиком. Вина?

— И водки тоже.

— У твоего — это выходит уже что прапрадеда — был любимый денщик, — мечтательно улыбнулась Нита, — так вот готовил он — пальчики оближешь. Это центральный персонаж всех семейных легенд.

— Нешто я не помню, господин хороший? — обиделась Тото. — С тех пор все денщики в нашей семье звались Бахтиярками, правильно? О-о-о-о. Ба, не знаю, как там насчет Бахтияра, но это выше всяких похвал.

Антонина подождала, пока внучка утолит первый голод, и спросила:

— Солнышко мое, а теперь ответь мне серьезно. Что случилось?

— Боюсь, я не смогу объяснить. Ничего особенного не случилось. А вот весь мир вокруг меня взял и рухнул.

— Он не позвонил? — предположила Нита, наливая Тото еще вина.

— Нет, конечно. Все бы ничего, если бы он не сказал как-то, что никогда не предаст меня. И отчего-то так противно. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что постарался не только он. Ба, потешь душу грешную: расскажи, как вы с Лёсиком познакомились.

— Тысячу раз рассказывала, — отмахнулась старуха.

— Две тысячи. Но кто ж считает? — И голосом кота из рекламы корма попросила: — Хозяйка, повтори…

— Вот оно, пагубное влияние масс-медиа! — воскликнула Антонина. — Что тебе рассказать, ребенок?

— Как вы с Владом впервые встретились с его сыном…

— Кстати, тоже был май, — удивилась совпадению Нита. — И я надела впервые шикарное файдешиновое темно-синее платье и туфли с пряжками. А еще у меня была крохотная шляпка — жемчужно-серая, с темно-синими отворотами и цветком.

— Не пропускай ничего важного, — укорила ее Татьяна. — Ты должна непременно упомянуть, что туфли у тебя были из обезьяньей кожи и их шил сапожник Косиора. И каблучок у них был сорокавосьмигранный.

Антонина Владимировна посмотрела на нее, как смотрит мать на драгоценное дитя, требующее, чтобы она в трехсотый раз прочитала ему сказку про репку. Закурила. В глубине ее прозрачных, удивительных глаз пробегали тени воспоминаний.

— Тогда у меня были по-настоящему синие глаза, — сказала она с ноткой сожаления.

— У тебя и сейчас они синие-синие. Как море.

— Нет, — покачала головой Нита, — сейчас они выцвели.