Он мне четыре часа накрутил. Так что тебе будет чем заняться. И пространства для критики… — И она описала рукой предполагаемое необъятное пространство.
* * *
В ожидании персоны, которую им велели охранять и беречь как зеницу ока, двое накачанных парней, сотрудники службы безопасности Бабченко — Данди и Винни, — облюбовали небольшое уличное кафе, откуда открывался прекрасный вид на двери офиса Колганова. С чего-то же надо было начинать?
Впрочем, оба казались чем-то озабочены. Хмурые и неразговорчивые, они решали какую-то проблему и никак не могли прийти к согласию.
— Ты уверен, Винни? — переспрашивал первый, в который уже раз не в силах поверить только что услышанной новости. — Не обознался?
— Да я чуть мобилу не проглотил. Говорю тебе, стоит как живой. Данди, мы с ним столько лет вместе протрубили, чего только не прошли. Что же он, гад такой?..
— Может, все как надо? — не слишком уверенно пробормотал Данди.
— Да нет, — отмахнулся его товарищ. — Ну что ты такое городишь, как это все правильно, если он нам, боевым друзьям, не доверяет?
— Так пойдем и спросим, — предложил прямодушный Данди.
— Во-первых, куда мы пойдем: на деревню к дедушке? — спросил Винни. — Во-вторых, не хочу. Душа не позволяет. А ты ее знаешь… — И он выразительно почесал ухо.
— Знаю-знаю, — согласился его друг. — Это единственный аппарат в мире, которому я доверяю. Твоя душа, дай бог ей долгих лет счастья, нас еще ни разу не подводила. Хотя мы, комсомольцы, в нее не верим.
— Я тоже не верю, — ухмыльнулся Винни, и в сию минуту любой, кто не имел счастья быть близко с ним знакомым, изумился бы — кому пришло в голову назвать этого тролля именем милого медвежонка. — Но прислушиваюсь. И она пока что на ушах стоит, так ей неспокойно. Так что ты имей в виду, если со мной что…
— И думать не моги! — испугался Данди, отчаянно колотя костяшками пальцев по своей круглой, коротко стриженной голове. — Постучи по дереву и сплюнь. Ишь, чего удумал! С тобой ничего, а не «если что»…
Они сдвинули кружки с пивом, и одинаковые солдатские жетоны, болтавшиеся на одинаковых цепочках на одинаковых бычьих шеях, при этом тихо звякнули.
Официант, проходивший мимо их столика, на секунду притормозил, разглядывая корявый длинный шрам, уродовавший шею и ухо Винни; то самое, которое всегда отчаянно чесалось, когда его прозорливая душа чуяла беду. Как, например, там, в Кандагаре, где тогда выжили чудом только они трое.
* * *
Татьяна стояла на месте в нерешительности. Двигаться ей не хотелось, но позволить себе хотя бы краткую передышку она пока не могла. Ее ждали работа и Сергей Колганов, и нужно было довести это дело до конца, чтобы потом уволиться с чистой совестью. Впрочем, совесть не собиралась спокойно смотреть на все ее проделки и время от времени недвусмысленно напоминала о себе.
Из комнаты вышла Липа с чайником в руках.
— Таточка, здравствуй, ты приехала или уезжаешь?
— Уезжаю на работу, тетя Липа. Продукты на кухне, деньги там же, в ящике буфета, как обычно.
— Семь футов воды под килем, — пожелала Олимпиада Болеславовна. — Где у нас кухня?
— Там, — махнула она рукой. — И вам счастливого плавания.
Липа сверилась с указателем на стене и бодро потопотала по коридору. Оттуда донесся ее удивленный голос:
— Гляди-ка, действительно плавание. — И звуки, будто она брела по глубокой луже.
— Я сейчас все уберу, — грустно пообещал Геночка. |