– Жил и жил, – сказала я. – Где только люди не живут. Я вон на самой границе выросла…

– Тебя ведь выпустили, так?

– Угу. Пересмотрели дело.

– Всё, вспомнил. Тебя ещё через больничку выпускали?

– Угу.

– А ты знаешь, что сразу после этого полбарака вашего перемёрло?

– «Бабье бешенство»? – догадалась я.

– Оно. А ты откуда?…

– А я им сейчас как раз занимаюсь. Или занималась. До сегодняшнего дня.

– Вот как… А все думали, это ты на них порчу навела. Ну, за то, что они сделали…

– Какая может быть порча, молодой человек?! – возмутился академик. – Не мрачные века же вокруг…

– Хотя мрачное время, – сказала я. – Порча существует, ваше высокомудрейшество. Но вас я этому мастерству учить не буду, да и переубеждать тоже. И то и другое крайне опасно, согласитесь. В смысле, опасно для меня.

Академик возмущённо заворчал и заквохтал, что от меня он такого не ожидал, то есть ожидал, но не такого, – но быстро вернулся к теме невероятных мутаций, слишком уж похожих на направленное и даже разумное воздействие на генетический код. Мысль была интересная, следовало запомнить… просто я поняла, что меня безумно тянет на приключения. Это могло кончиться плохо. Не обязательно для меня.

Порча таки существовала…

…В конце концов, если можно каким-то тайным способом воздействовать на генетический код, и наука в лице академика Ши эту тему не извергала из уст, то почему она должна извергнуть тему тайного воздействия на взрослый организм?… Тема извержения из уст меня насторожила, я прислушалась к себе, но ничего подозрительного не ощутила.

Я повернулась к портному.

– А что, вспышка бешенства была только в нашем бараке?

– Не знаю точно, – сказал он. – Кажется, в одном. То есть в вашем.

– Надо будет об этом подумать, – сказала я, забыв, что надолго рассталась с лабораторией вообще и леволатеральным синдромом в частности. – Ох, я же не сказала, за что пьём! Я перехожу из научного в здравоохранение! С понижением! С экспедициями! Ну, дура же я, правда?

Академик стал пристально рассматривать меня поверх бокала – будто это был не бокал, а ручка невидимой лупы. Лупа была двусторонняя – я наконец увидела его раскрытый глаз.

– Зартак? – коротко каркнул он. С характерным горским выговором, почти без гласных.

– Откуда вы?…

– Меня приглашали, – сказал он. – Но приглашали таким тоном, будто надеялись, что я соглашусь.

– И вы согласились?

– Нет, отказался. Уже не то здоровье, чтобы спать на снегу в палатке. А вам, коллега, это в самый раз.

– Ну да, – сказала я.

Для моих переломанных рёбер…

– В любом случае, – сказал портной, – я вижу, вы очень довольны. Поэтому позвольте ещё по капельке…

И мы выпили ещё по капельке. А потом ещё. И только потом я вспомнила про жаркое.

Мы съели его холодным.

А подливка из озёрных грибов оказалась совершенно безвкусной, да ещё с запахом тины. Но чего, скажите, можно ещё ожидать от грибков, выращенных в садках в тёплой затхлой воде?

Чак

Мне приснился гнусный сон, от которого я и проснулся. Сроду сны не снились, а тут – вот. Будто я лежу на спине и смотрю в небо, а там множество ярких точек и яркая Чаша, и я понимаю, что уже где-то когда-то это видел, но не сейчас, а в какой-то другой жизни.