Патнем видел, как Изабелла встала и отошла от стола, но не придал этому значения. Решил, что она, наверное, расстроилась от того, что он наговорил ее приятелю. Проследив за тем, как она идет в другой конец парка, Патнем снова перенес свое внимание на Этриха.

— Когда я шел сюда на встречу с тобой, Винсент, то видел престранную вещь. Я должен тебе рассказать. По улице мне навстречу шел какой-то человек, вроде бомж, но не совсем. Ну, ты понимаешь, о чем я, — не совсем потрепанный, но и не респектабельный. Я это заметил и стал думать, как к нему отнестись. Потом я обратил внимание на то, что он прижимает сложенные лодочкой ладони ко рту. Подойдя ближе, я увидел, что в ладонях у него голубь, которого он без конца целует.

Патнем умолк, ожидая какой-нибудь реакции. Этрих смотрел на свои руки, сложенные крест-накрест на столе, и ничего не отвечал. У него за спиной в «бебий баскете» скривил губы Броксимон. Он уже давным-давно скрестил руки на груди, не доверяя ни одному слову Патнема.

— Гадость какая, а? Целовать городского голубя, подумать только! Грязного, возможно, переносчика болезней… Ужас! А знаешь, что случилось потом, Винсент? В мозгу у меня как будто что-то щелкнуло, и я понял, что этот человек любит эту птицу. То, что он делает, мне кажется отвратительным, а ему нет. И кто из нас прав? Может быть, он знает что-то, чего не знаю я?

Терпение Броксимона лопнуло.

— Что вы такое болтаете? Обкурились, что ли?

Озорное дразнящее выражение осветило лицо старика.

— Я только хочу сказать, что Винсенту, вероятно, придется полюбить того голубя, которого я ему предлагаю.

Когда Изабелла поняла, что внимание ее двойника отвлекло что-то, происходящее у нее за спиной, она обернулась посмотреть. По ту сторону невысокой ограды стояла песочница, в которой увлеченно возились трое малышей. Они сидели тесным кружком, потому что были еще совсем крохами и вряд ли могли самостоятельно стоять. Их матери были неподалеку, курили и болтали.

В дружеском молчании обе Изабеллы наблюдали за детьми. Двое были одеты в синие джинсовые комбинезончики, а на третьем были шорты и лиловая футболка с надписью «Австрия Мемфис». Одежки у всех троих были совсем крохотные, но сшитые со всей тщательностью, как на взрослых. Все трое были обуты в белые кроссовки размером с мобильный телефон. Изабелла, которая готовилась отдать свою жизнь, подумала: «Каждый из этих младенцев переживет меня по крайней мере лет на пятьдесят, а то и больше. На полвека дольше. И Энжи тоже».

С этой мыслью она нежно погладила привычную выпуклость живота и с величайшей любовью подумала о том, кто внутри. Вспомнила, как он возбужденно ерзал, когда она ела что-нибудь сладкое. Как будил ее иногда по ночам, ворочаясь у нее в животе. Как это здорово и волшебно — проснуться от того, что внутри тебя шевелится твой ребенок. Сколько раз за все время беременности она радовалась мысли, что никогда больше не будет одна.

Она поняла, что если подумает об этом еще немного, то просто умрет от горя и тоски, а потому, не мешкая больше ни минуты, соскользнула со скамейки.

— После того как я это сделаю, мы поговорим с теми ребятишками. — По-прежнему держа одну руку на животе, другой она указала на шумную компанию подростков, которую миновал Этрих у входа в парк.

— А как ты это сделаешь?

Изабелла стояла совсем близко, поэтому вместо ответа она протянула руку и положила ее на выпирающий живот другой женщины. Одна рука на своем животе, другая — на ее. Закрыв глаза, она постаралась прогнать все мысли, что оказалось совсем не просто. Она вспомнила, что Винсент однажды рассказывал о том, как надо говорить со временем. О том, что оно поймет, если все правильно сделать. Вот она сейчас и попробует.

Собрав весь небольшой остаток своих сил, она направила со своей стороны стекла все, что у нее было, все, чем была она, — каждую надежду, желание и мечту, — в тело и существо другой женщины.