— Как же я пойду, когда у меня повязка на глазах?

— Ну так снимите ее, — с необыкновенной легкостью ответила Ёко.

Вот тут-то все и началось. Я уже собрался было сдернуть повязку, как вдруг зал наполнился страшными криками.

— Быстрей! — кричали одни.

— Больно! — кричали другие.

— Невыносимо! — кричали третьи.

Все эти крики, сопровождаемые топотом, то растягивались, то сжимались, то искривлялись. Сталкиваясь, раскалывались. Грохот опрокидываемых столов, треск ломающихся стульев.

— Откройте! Откройте! — раздавались истошные вопли и одновременно удары в дверь — в нее колотили руками и ногами. Наконец послышался грохот — дверь рухнула. Слившись в бурный поток, топот извергался наружу. Мощная, неудержимая лавина, из которой выплескивались крики, постепенно растаяла вдали. В зале какое-то время стояло лишь эхо, но вот исчезло и оно, остались только тишина и я сам, будто погруженные в вязкий сироп.

Вытянув вперед руки, я стоял в растерянности и вдруг услышал у самого уха:

— И вправду страшные люди. Что ни говори, они не в своем уме. Но все-таки ушли. Пойдем и мы, Карма-сан. Как вы себя чувствуете? Устали, наверное. Что за народ — не поймешь их. Давайте я сниму вам повязку с глаз.

Я в панике завертел головой. Мне не хотелось, чтобы она увидела слезы, которые текли у меня по щекам. Я стал сам развязывать узел, медленно, не торопясь, чтобы выиграть время.

— Ой, какие у вас красные глаза!

— Это оттого, что повязка слишком тугая.

Некоторое время все вокруг было как в тумане, и я ничего не мог рассмотреть. Наконец, глаза привыкли, и я увидел бесконечно прекрасное лицо Ёко, которая заглядывала мне в глаза. В зале было пусто, в нем остались лишь мы двое.

— Пошли, — громко сказала Ёко.

Сжав ее руку, лежавшую на моей руке, я неотрывно смотрел на девушку. Вдруг я вспомнил, как моя визитная карточка, диктуя Ёко, поглаживала ее по колену. И почувствовал, что краснею. Лицо Ёко тоже залилось румянцем. Я был твердо уверен, что если и существует на свете человек, которого я люблю, так это только Ёко.

— Пошли, — повторила она, продолжая держать меня за руку.

Голос ее немного дрожал, но, может быть, мне это показалось. Проглотив слюну, я кивнул. Взявшись за руки, мы направились к выломанной двери.

— Суд продолжается!

Мы со страхом обернулись. Голос принадлежал первому юристу. Но самого его не было видно.

— Обвиняемый убегает! — Это был голос второго юриста. Его тоже не было видно.

— Нет, обвиняемый не в состоянии убежать. За этой выбитой дверью суд все равно будет следовать за ним, куда бы он ни скрылся. — Это говорил один из философов. Хотя и его не было видно, стало ясно, что все члены суда остались в зале.

— Пока обвиняемый находится на этом свете, суд будет следовать за ним повсюду, — сонным голосом провозгласил философ.

Мне казалось, что голоса слышатся со стороны стола.

— Мы фиксируем определенную аксиому. А именно: поскольку обвиняемый будет существовать в некоем пространстве, в том же пространстве будет существовать и суд. — Эти слова принадлежали, несомненно, математику.

— Не волнуйтесь. Они, наверное, и сами не понимают, что говорят.

Ёко подбадривала меня, а я испытывал невыносимую тревогу, но должен был терпеть ради Ёко и, взяв себя в руки, теперь уже повел ее за собой. Мы нырнули в дверь.

Нам вдогонку слышался крик первого юриста:

— Надзиратели! Не оставляйте обвиняемого без надзора!

И тут же над столом появились лица тех самых двух частных полицейских в зеленом, но, встретившись со мной взглядом, мгновенно скрылись.