Книги Проза Кобо Абэ Стена страница 68

Изменить размер шрифта - +
— Может быть, я ослышался? Ты вряд ли мог употребить слово «противно», правда? А если употребил, это означает, что ты болен раздвоением личности, выражающимся в том, что в глубине души подумал «no», а произнес «yes», и, следовательно, должен быть подвергнут лоботомии.

Мне стало страшно. Я понял, что протестовать впрямую было бы ошибкой. Внешне демонстрируя согласие следовать его указаниям, я найду щель, чтобы ускользнуть. Решив это, я сказал:

— Конечно. Я не сказал «противно».

— Разумеется, этого не было. Такого не могло произойти. Пора отправляться.

Зайдя за огромный выступ в углу комнаты, мы спустились по каменной лестнице и пошли по темному коридору. По дороге нам встречались повороты, перекрестки, и каждый раз непойманный барсук останавливался, наклонял голову, чесал задней лапой за ухом и думал. Я спрашивал обеспокоено:

— Ты знаешь, куда идти?

— Инстинкт подскажет.

После каждого такого невразумительного ответа мы снова двигались вперед.

Наконец мы подошли к огромным железным воротам, на которых были выгравированы слова: «Банк глаз». Перед воротами на маленьком черном ящике сидел жалкий старичок в лохмотьях.

— О-о, Яхве-сан! — воскликнул мой барсук.

Старик повернулся к нам, и на его лице появилась грустная улыбка. У него было прозрачно-желтое лицо мумии. Но меня охватило чувство нежности к нему. Это был первый человек, которого я увидел после того, как попал в башню.

— Я занимаюсь депонированием глаз. — Голос тоже был прозрачно-печальным.

— Очень прошу вас, — извинительным тоном сказал мой барсук, — сначала объясните, пожалуйста, всё, чтобы убедить его. Речь идет о духе депонирования глаз в любимой башне. А я пока прилягу и подожду.

Сказав это, он тут же поднял заднюю лапу и помочился на стену, после чего лег, положил голову на передние лапы и заснул.

Яхве встал и, все так же печально улыбаясь, тихо покачал головой:

— Антен-кун, тебе известно что-либо о банке глаз?

— Ничего не известно, но почему-то я боюсь его.

— Ты, наверное, обратил внимание на то, что барсуки в башне, собравшись вокруг тебя, все до одного одинаково улыбались? Я тоже, как видишь, улыбаюсь. Знаешь почему?

— Не знаю.

— Потому что и для барсуков, и для меня глаза пагубны. Взгляды людей, подобно крепчайшей серной кислоте, сжигают нас. Страшные глаза, озабоченные глаза, противные глаза, приятные глаза, печальные глаза — все они действуют по-особому. Я всегда боялся людских глаз. Объявив во всеуслышание, что каждый, кто увидит Яхве, должен умереть, я пытался избежать взглядов людей, но теперь людей этим не проведешь. Я бежал в Рай. Однако люди в мире, где господствует низменное сознание, объединившись, воздвигли Вавилонскую башню и приблизились ко мне. Тогда я бежал из Рая и, переодевшись, стал скитаться. В конце концов мне удалось открыть способ преодоления пагубности глаз. На первый взгляд — ничего особенного, на самом же деле — великое открытие. Как говорил Джемс, не чувства формируют выражение лица, а выражение лица формирует чувства. Считается, что улыбка — это смех в зачаточном состоянии, но это неправильно. Для объяснения я бы хотел, чтобы ты вообразил себе некий треугольник, вершинами которого будут смех, грусть и страх. Назовем его треугольником выражения. Свяжем его центр с каждой из вершин и попытаемся проследить изменение выражения лица в зависимости от направления каждого из этих отрезков прямой. Грусть переходит в рыдания, страх — в скованность, а потом в невыразительность, смех — в хихиканье. Здесь только следует обратить внимание на то, что невыразительность — тоже выражение лица, представляющее собой некоторую скованность, а хихиканье, каким бы небольшим оно ни было, в улыбку не превратится.

Быстрый переход