Я взглянула на него. На лице его застыло упрямое выражение, но в глазах светилось сочувствие.

— Запомните, дорогая моя, — сказал он. — Если возникнет такая необходимость, я расскажу все, что мне удалось узнать. Обещаю вам. Но уясните и другое, Марша. Если вы попытаетесь давить на меня или обратитесь в полицию, я не скажу ничего. Просто буду вынужден так поступить.

— Вы кого-то защищаете, да?

— Я защищаю самого себя, — тихо отозвался он.

Затем он вновь заговорил об Артуре. Он, кажется, отыскал человека, который видел Артура спящим на скамейке в то утро, когда погибла Джульетта, но человек этот в отъезде. Когда тот вернется через день или два, он будет знать наверняка.

— Это первоочередная задача, — сказал он. — Надо подтвердить алиби вашего брата, нельзя допустить, чтобы ему предъявили обвинение. Насколько я понимаю, Буллард хочет отдать его на растерзание большому жюри, а вы знаете, что это такое.

— Боюсь, что не знаю.

Некоторое время он сидел неподвижно, не сводя глаз со снопа лучей заходящего солнца, просвечивающего сквозь деревья.

— Это не слишком-то приятная процедура, — произнес он наконец. — Спектаклем заправляет окружной прокурор, выступающий в качестве обвинителя, и заправляет по своему усмотрению. Его вступительная речь и является собственно обвинением. Он вызывает своих свидетелей, и если он желает передать дело в суд, то обычно добивается этого. А в данном случае он хочет именно этого. Не забывайте об этом.

Я вконец расстроилась. Немного всплакнула, и он терпеливо ждал, пока я искала носовой платок.

— Я просто дурак… Послушайте, Марша, — вы не против, если я буду так вас называть? Нет? А меня зовут Аллен, если вы еще не знаете. Так вот, сейчас я вам кое-что скажу. Ваш брат никогда не окажется на электрическом стуле. Я вам это обещаю, даю слово чести.

Вскоре я стала собираться домой, и на душе у меня было так легко, как не было уже давно. Было шесть часов, в кемпинге близилось время ужина. Над кострами и самодельными плитами из листового железа склонились женщины, и в воздухе стоял аппетитный аромат пищи, смешанный с запахом дыма. Аллен Пелл наблюдал за всем этим с каким-то благоговейным видом.

— Когда видишь все это, то понимаешь, что с Америкой все в порядке. Простые люди живут простой жизнью, но постигают самую суть вещей. Возможно, мы с вами что-то упустили в жизни, Марша, что-то очень важное, — повторил он.

Он проводил меня только до верха тропинки.

— Ни к чему, чтобы местные господа видели вас вместе со мной, — пояснил он с милой улыбкой. — И не тревожьтесь слишком сильно, дорогая моя. Вместе мы все преодолеем.

Это были его последние слова, и еще долго, нескончаемо долго мне не суждено было ничего от него услышать… Там, на тропинке, я с ним и рассталась, и когда оглянулась назад у поворота, он все еще стоял и смотрел мне вслед— скрестив руки на груди, такой надежный и ставший для меня таким необходимым… 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Это не история любви. В известном смысле это история об истории, в то время сокрытой от нас, однако лежащей в основе всех происходивших событий. Время от времени она на мгновение всплывала на поверхность, подобно дельфину в заливе, но тотчас же снова исчезала, оставляя после себя отчаяние и смерть. Но в тот вечер, покидая Аллена Пелла на тропинке, я испытывала такое чувство, будто оставляла там частичку самой себя. Так оно и оказалось на самом деле.

Именно в ту ночь он исчез.

Сейчас я могу об этом писать, сидя на верхней веранде и глядя на холмы, обратившиеся в пестрые гобелены, сотканные из красного, коричневого и желтого цвета, а теплое осеннее солнце согревает мою непокрытую голову.