— Ва… ва… ваш кр… король… Он кому объявляет в… войну-то? Шведам?

— С чего бы вдруг шведам? Опять? — расхохотался какой-то юнец, тоже изрядно пьяный. — Да мы с ними воюем уже чуть не десять лет!

— Чушь! Король Сигизмунд никогда не станет воевать со шведами, потому что он сам швед, — вмешался в общий разговор невзрачный господин с сильнейшим немецким акцентом и невыносимым апломбом.

— К… как швед? — опешил венгр.

— Да так. У него отец — швед, а мать полька. Будь мы евреями, то определяли бы кровь по матери, а мы — добрые католики! Так что он скорее швед, чем поляк. А воевать мы пойдем нынче с московитами, — авторитетно заявил немец.

— И давно пора! — вмешался еще один польский десятник, единственный, кто не снял жупан и даже умудрился ничем не заляпать небесно-голубое сукно. — Московия — дикая страна, населенная варварами. Огромная земля пропадает! Мы возьмем ее, и Речь Посполитая станет самой большой страной в мире!

К этому разговору внимательно прислушивался человек, недавно вошедший в зал и с трудом нашедший себе свободное место подальше от яркого света.

Это был Григорий, несколько дней назад спасавшийся бегством из Кельна и теперь спешивший вернуться в Россию — отчитаться в Приказе о поездке с Артуром Роквелем. От Орши, куда он попал уже в сумерках, до русской границы оставалось всего ничего, и он решил весело попрощаться с Европой, посетив заведение пани Агнешки. Женщинам Гриша всегда нравился, но дома уж не будет в его жизни таких красивых и доступных девочек. «Очень символичное прощание с заграницей, весело подумалось Колдыреву, где все за деньги и за деньги — все».

Григорий иронизировал про себя — привык разговаривать сам с собой за время путешествия. На самом деле по мере приближения к границе его сначала смущало, а потом начало пугать обилие в городах и на дорогах вооруженного сброда самого разного достоинства. Воинских людей становилось все больше, а Орша ими так прямо кишела. Григорий уже знал, что польский король с весны вроде собирает армию, что война будет с Россией, а вот выяснить — когда точно, все никак не получалось.

Мысль о том, что надо бы поспешить, вдруг в Москве еще не знают о готовящемся нападении, появилась и пропала: не может быть, чтобы не знали. Сигизмунд III собирает войско так долго, с таким шумом и размахом, что вести об этом наверняка уже распространились повсеместно. И в Смоленске, и в Москве, конечно, знали. Это он подоторвался за границей… Но вот вернуться со свежими данными, с точным днем выступления этой разномастной армии — возможно, было бы ценно.

Устроившись неприметно в углу и заказав графинчик вина с самой простой закуской, Григорий уткнулся в стакан и навострил уши: меж пьяных выкриков королевских новобранцев дата вполне могла проскользнуть.

— Пан скучает?

Нежный голосок позвучал над самым ухом Григория, и ему на колени игриво легла ножка в атласном чулке и башмачке с красной пряжкой, ловко просунувшись под столом. От неожиданности путник вздрогнул, однако, подняв голову, улыбнулся.

Вплотную к нему сидела очаровательная девушка лет пятнадцати-шестнадцати, не старше, в пунцовом платье с наполовину расшнурованным корсажем, в ямке меж двух полушарий дрожала капелька пота, сбегая по шнурку на агатовый крестик.

— Почему пан так смотрит? — слегка подведенные сурьмой округлые брови девушки поднялись. — Я не нравлюсь пану?

— Почему же? — Григорий разом стряхнул с себя смущение. — Очень даже нравишься. Как тебя зовут?

— Крыся, — она улыбнулась, показав ровные белые зубы. — О, так пан, вижу, приезжий! Вы не поляк?

— Нет.