Колдырев скатился с широкой кровати, на которой они спали вдвоем — в точном соответствии с правилами европейских постоялых дворов, где незнакомые люди обычно делили постель, и глянул в окошко. Какой-то человек, державший под уздцы коня, колошматил в ворота постоялого двора то ли палкой, то ли рукоятью сабли. Колошматил и орал по-польски:

— Отворите! Немедленно отворяйте, или я прикажу высадить и ворота, и дверь!

— Это что же, за нами? — Колдырев обернулся к неслышно подошедшему сзади Фрицу. — Не из-за десятника ли нашего?

— Очень может быть, — напряженно согласился Фриц. — Вдруг кто-то все же видел нас. И донес. Надо было дальше уехать…

— Но как, бес их забери, они проведали, по какой дороге…

— Тоже могли видеть. Да и дороги от того места ведут всего две. Слушай, Григорий, теперь не до вопросов!

Майер метнулся к своей сумке, выудил из нее бутылку шнапса и вырвал из нее зубами пробку.

— На вот, рот прополощи, — протянул он бутылку Григорию. Потом плюхнулся на край лежанки и сам приложился к горлышку.

И почти сразу дверь комнаты распахнулась от мощного пинка, и командир верховых шагнул через порог. За его спиной топтались несколько кирасиров. В руке одного из них пылал факел.

— 3… занято! — на скверном польском воскликнул Фриц. — К… комната на двоих.

— Кто такие? — с порога спросил поляк.

— Мы? — Майер так похоже изображал пьяного, что Григорий едва удержался от улыбки. — Мы — добрые христиане, ясносветлейший… Э, нет, не так! Светловельможный пан! Д… добрые католики.

— Я не спрашиваю твоего вероисповедания! — рявкнул офицер. — Откуда взялись и куда едете?

— Едем к его… его величеству королю Сигизмунду, в… в его ставку, в Вильно. — Фриц, ничуть не смущаясь, вновь запрокинул бутылку и побулькав водкой, продолжал: — М… мы — германцы, рекруты. У… у меня даже этот… пан-тет… Нет-нет, па-тент имеется!

С этими словами немец поднялся и, раскачиваясь, ткнулся в угол, где на сундуке была сложена небогатая поклажа путников. Взял свою сумку, порылся в ней и, отыскав свиток, шагнул было к офицеру, однако его повело в сторону, и, чтобы не упасть, он прямо-таки рухнул в объятия одного из кирасир.

— Немцы пить не умеют, — заключил тот, брезгливо отпихивая от себя Фрица. — Это ж надо так надраться…

— Неправда, мы умеем пить! — возмутился Григорий, поддерживая игру друга. — Просто долго отмечали удачу: это же прекрасно, что ваш король затеял войну и ему потребовались солдаты! Вот мы и отметили это дело… Ну, перебрали немного…

В это время офицер, развернув патент, который Фриц сумел-таки ему вручить, пробежал бумагу глазами и возвратил немцу.

— А ты? — он обернулся к Григорию.

— А я — простой воин! Не офицер, пан… 3… зато по-польски говорю, понимаишь… Я люблю польских панночек! Слава Великой Польше! От моря и до моря! Ура! — Григорий слегка привстал, но тут же, потеряв равновесие, рухнул мимо кровати на пол.

Командир не сдержал ухмылки:

— Обыщите их вещи, — приказал он двоим кирасирам. — Тому, кто найдет письмо, — два золотых.

У Григория екнуло сердце. Он вспомнил: среди всяких мелочей, что они с Фрицем нашли в сумке убитого Майером польского десятника, был небольшой свиток. Друзья не стали его читать, решив отложить это развлечение на завтра, когда будет светло.