|
При этом им приходилось самим с жёнами и детьми таскать телеги взад и вперёд, ибо лошадей не было. Часто бывало даже, что беременные женщины падали от тяжкой и непосильной работы и подыхали вместе с младенцем, как скотина... После такого длительного тиранства не осталось в живых никого, кроме дряхлых старух да малых детей». Зверствовали обе стороны; в количественном отношении, конечно, правительство – гораздо больше (с другой стороны, оно защищалось; с третьей стороны, оно само тиранством провоцировало людей на преступления). Впрочем, добрый Евгений Евтушенко в поэме «Братская ГЭС» советовал Разину убивать ещё больше:
Грешен я в глазах моих тем, что мало вешал их. Грешен тем, что в мире злобства был я добрый остолоп.
«Мало вешал» – так безобидно звучит... Интересно, помнил ли Евтушенко повесть Тургенева «Призраки»: «Я оглянулся: никого нигде не было видно, но с берега отпрянуло эхо – и разом и отовсюду поднялся оглушительный гам. Чего только не было в этом хаосе звуков: крики и визги, яростная ругань и хохот, хохот пуще всего, удары вёсел и топоров, треск как от взлома дверей и сундуков, скрып снастей и колёс, и лошадиное скакание, звон набата и лязг цепей, гул и рёв пожара, пьяные песни и скрежещущая скороговорка, неутешный плач, моление жалобное, отчаянное, и повелительные восклицанья, предсмертное хрипенье, и удалой посвист, гарканье и топот пляски... “Бей! вешай! топи! режь! любо! любо! так! не жалей!” – слышалось явственно... – Степан Тимофеич! Степан Тимофеич идёт! – зашумело вокруг. – Идёт наш батюшка, атаман наш, наш кормилец! – Я по прежнему ничего не видел, но мне внезапно почудилось, как будто громадное тело надвигается прямо на меня... – Фродка! где ты, пёс? – загремел страшный голос. – Зажигай со всех концов – да в топоры их, белоручек! На меня пахнуло жаром близкого пламени, горькой гарью дыма – и в то же мгновенье что то тёплое, словно кровь, брызнуло мне в лицо и на руки... Дикий хохот грянул кругом». Советские биографы Разина вынуждены изворачиваться, чтобы показать героя не таким жестоким. Любимый их приём: когда надо было кого то убить, Разин советовался с «народом» и слушался его. А. Н. Сахаров: «– Ну, что делать с ними, братцы, – обратился он к работным людям и колодникам, – казнить или миловать? Как скажете, так и будет. Те нестройно закричали: – А чего там думать, тащи их, псов, на виселицу! Кинуть в воду, и делу конец, лизоблюды окаянные! ...А Разин сидел хмурый. Он знал за собой приливы этой неистовой дикой злобы, когда темнеет разум и появляется неутолимое желание всё крушить и уничтожать». У С. П. Злобина Разин вообще не принимает участия в расправе: всех порубили и перевешали сами стрельцы, а Степан даже и не хотел на караван нападать, а теперь не знал, радоваться ли победе. Теперь в руках его было много оружия, были пушки и порох. Дружина пополнилась толпой отчаянной, бесшабашной голытьбы. «Ну чисто детишки, – подумал Степан, – шумят, озоруют, а что будет завтра – о том нет и в мыслях!..» Поозоровали детишки – прямо пионерский лагерь... Однако всё это ещё находилось в пределах того, что обычно делали «воровские» казаки на Волге. И воеводы должны были управляться сами. Около 15 мая Хил ков сообщает Ржевскому, что 24 апреля ловить разинцев отправился берегом стрелецкий голова Василий Лопатин со 175 стрельцами и стрелецкий голова Семён Янов с таким же количеством людей в стругах и что «о урочище промеж Белово и Кумского майя в девятом числе с ними, воровскими казаками, учинили бой... многих воровских казаков побили до смерти, а иные де раненые металися в воду; ушли на степь осьмнадцать человек» (Крестьянская война. |
