Беллетристы, конечно, принимают это количество за чистую монету. Наживин:

«А вокруг, вдоль стен и по стенам, по крышам и по бурханам стояли посадские люди, – женщины, казаки, дети, попы, стрельцы, девушки, – ужасались, ахали, отворачивались, закрывали глаза, но не уходили, и, когда смотрели они на разрядившегося Степана, в глазах их был и ужас, и подобострастие...

– Сто семьдесят... – всё бахвалясь, крикнул Чикмаз, отирая пот и уже не раз сменив саблю. – Ещё кого?

– Довольно... – громко сказал Степан. – Будет!..

И в самом тоне его все услышали полную уверенность, что, действительно, надо было порубить сто семьдесят человек, не больше и не меньше...»

Это не Разин – это Ежов какой то или Вышинский... При всей жестокости Разина – будто ему в тот момент больше делать нечего было, как считать стрельцов...

Советские романисты – в отличие от эмигранта Наживи на – пытались Разина как то оправдать. У С. П. Злобина пленный стрелец хотел убить Разина, его зарубили: «Выходка молодого десятника поразила его. Он не мог понять, из за чего этот молоденький паренёк обрёк себя на смерть. И Степан ничего не сказал на злобный возглас Сергея. “Всех так всех! Пусть казнят! – мысленно согласился он. – А чего же с ними делать?! В тюрьме держат на измену? Самому себе в спину готовить нож? В осаде сидеть, голодат да столько врагов кормить на хлебах?!”». Но он мучится: «Возня, торившаяся кругом, едкий дым, комары, поминутно садившиеся на виски и на шею, проклятый зной, душно висевший кругом, исходивший, казалось, из недр опьянённой кровью толпы, – всё томило Степана. Степан поглядел на то, что творится вокруг, и только тут увидел в яме под плахой кровавую груду казнённых стрельцов. “Куды же столько народу казнит!” – мелькнуло в его уме, и сердце сжалось какой то тяжкой тоской». Черноярец вступается, прекращает казни, а Степан и рад:

«“Не ладно, и впрямь не ладно – казнили их сколько! – подумал Степан. – Грозой нельзя городом править. Добром бы правит, не силой!.. А то – как дворяне...”». У А. П. Чапыгина вмешивается один из казаков:

«– Батько! Я тебе довольно служил, а ты не жалостлив – не зришь, сколь ты крови в яму излил? <...>

– Ведаю я, кого жалеть и когда».

А вот А. Н. Сахаров на сей раз никак Разина не оправдывает – даже приписывает ему изуверскую хитрость, что вполне убедительно:

«– Что с головой делать будем, как решим с другими кровопийцами?

– Смерть голове! – закричал кто то из голутвенных людей.

– Смерть ему! Смерть! – закричали и другие.

– Будь по вашему, – отвечал Степан, хотя сам уже давно решил разделаться с Яцыным, верным слугой государевым...

Один из стрельцов, перебежавший к Разину ещё на Волге, взял в руки саблю и полоснул ею с размаху Яцына по шее. Степан спокойно посмотрел, как упала в яму яцынская голова, как рухнуло вниз безголовое тело. Потом он обернулся к казакам и городским людям и указал на других стрелецких начальников и стрельцов, которые обороняли ворота:

– Бей их, робята!

Сто семьдесят человек полегли тут же на месте».

Читателю, наверное, любопытно, как решил этот эпизод В. М. Шукшин со своим «интеллигентным» героем. Никак. У него действие романа начинается позднее .

Оставшимся в живых стрельцам было предложено либо вступить в разинское войско, либо уйти.