Кровь

Не вынесла душа поэта, и в понедельник, ближе к ночи, обезумевший от беспокойства Серафим Данилов явился к Насте Мещеряковой домой. Ее телефон молчал уже двое суток, и Серафим больше не мог терпеть.

Открыл папа, по обыкновению пьяный в задницу. Содержания алкоголя в его крови было таково, что он не помнил, есть ли у него дочь и тем более как ее зовут. Естественно, ответить на вопрос, где она находится в данный момент, Настин папа не мог даже под страхом смертной казни. Даже первая реплика Серафима: «Настю можно?» — вызвала у папаши тягостные раздумья, которые завершились ответом, совершенно не соответствующий реальной ситуации:

— М-м-можно.

При этом пьяный мотал из головы в сторону, противореча собственным словам, поскольку этот жест у русских издавна обозначает отрицание.

Обострение невроза придало Серафиму наглости, и, не добившись однозначного ответа, он отодвинул Настиного папашу от двери и проник в квартиру.

— Водку пить будешь? — поинтересовался хозяин, падая поперек прихожей.

Не удостоив его ответом, Серафим вихрем пронесся по квартире, обследовал все углы и даже заглянул под кровать, но никаких признаков любимой девушки Насти, натурально, не обнаружил. Зато под кроватью в два слоя, как дрова в поленнице, лежали пустые бутылки.

Надо отметить, что это были только те бутылки, которые хозяин не смог сдать по причине их нестандартного вида или размера. Помимо этого бутылки имели место также на кухне, в прихожей, в ванне, в туалете и во встроенном шкафу. Короче, везде, за исключением Настиной комнаты — очевидно, единственной, где она считала нужным и возможным лично производить уборку.

Не найдя Настю, Серафим попытался добиться вразумительного ответа от ее папаши, но тот, рухнув в тесной прихожей, сильно ударился головой о стену и разговаривать не мог. Звуки, которые он время от времени издавал, более всего напоминали ворчание всесторонне удовлетворенной обезьяны.

И тут немного в стороне от бесчувственного тела, источающего винные пары, Серафим заметил на полу бурое пятно. Оно не слишком выделялось на линолеуме примерно такого же цвета, и страдающий дефектами зрения юноша заметил его не сразу. Но когда заметил, мгновенно понял, что это такое.

Кровь!

Они говорят — им нельзя рисковать

— Все! Я больше не хочу слышать ни о каких пионерлагерях. У меня семья, дети, да я и сама еще жить хочу. И вас хоронить, кстати, тоже не тороплюсь.

Главный редактор газеты «Молодой Петербург» Вера Попова была настроена решительно. Ира Лубенченко не вняла увещеваниям бандита в милицейской форме и рассказала все как было — и рассказ этот редактора отнюдь не обрадовал.

— Если у тебя переизбыток адреналина в крови, возьми отпуск и отправляйся искать приключения подальше от этого города. Куда-нибудь в горы или в открытый океан. Эффект тот же а риска гораздо меньше. Запомни раз и навсегда — тут тебе не Америка. Без лишней сенсации газета как-нибудь переживет, а вот наоборот — не уверена. Понятно тебе? Твои разоблачения бандитам ни капли не повредят, а нас всех убьют. И редакцию взорвут, и газету уничтожат, и я не знаю, что…

— Они нас боятся, упрямо прервала Попову Ирина. — Они засветили пленку, они угрожали мне и Коле. Значит, боятся. И наша публикация очень даже может им повредить.