Мария говорила с воодушевлением. Карло увидел, что отец впервые за все время смотрит на нее открытым и заинтересованным взглядом — как будто она говорит ему самую сокровенную правду о себе.

— А какая встреча особенно запомнилась? — продолжал свои вопросы Карло.

Мария улыбнулась:

— Много было интересных встреч; я говорила с тремя последними президентами, брала интервью у таких людей, как Горбачев, Миттеран и Маргарет Тэтчер, кстати, она меня восхитила; у нее есть свой план, своя программа, люди просто неравнодушны к ней, это совершенно точно. — Она помолчала, припоминая. — Но самым удивительным был Анвар Садат, то, что он погиб, — настоящая трагедия.

— Почему именно он?

— Потому что он, безусловно, был великим человеком — всякий, кто встречался с ним, почти сразу понимал это. — Она наклонилась вперед, как бы силясь передать свои чувства Карло. — Садат всегда был самим собой: непрактичный мечтатель, но откровенный и абсолютно честный человек. Для него не существовало ни временны́х, ни пространственных границ, он, например, мог всерьез говорить о мире с Израилем, в то время как все остальные запутались в собственной истории. Его неординарность я ощущала уже по тому, как он обращался со мной. Большинству мужчин-арабов непросто дается разговор с женщиной, Садат же беседовал со мной, не подчеркивая, что я — женщина, разговаривал со мной, как будто я была самой значительной персоной из присутствующих. И так он вел себя с каждым.

Лицо Марии оживилось. В этот момент она была близка и понятна Карло, ничего материнского в ней не было, она говорила с ним как с равным.

— Трудно представить, — сказал он, — каково быть на твоем месте, когда все знают тебя.

— На самом деле они не знают меня. Они знают лишь мой образ. Может быть, им нравится, как я работаю. Очень приятно, когда люди подходят и говорят тебе об этом. Хотя, — с сардонической улыбкой добавила она, — последние несколько дней было бы лучше, если бы меня не знали совсем. Вот так обстоят дела.

Карло помедлил; она казалась достаточно спокойной — наверное, с ней можно было разговаривать на эту тему.

— К тебе больше не подходят, чтобы выразить симпатию?

— Некоторые подходят. На Эй-би-си поступает много телеграмм, в которых люди пишут о своей поддержке, многие женские организации хотели бы, чтобы я выступила, правда, их больше интересует проблема в целом, а не я лично. — Она помолчала. — Может быть, это и поможет мне.

Карло увидел, что отец снова погружен в свои собственные мысли. Ему захотелось коснуться Марии рукой.

— Как ты себя чувствуешь? Мне действительно очень хотелось увидеть тебя.

Ее улыбка была искренней, в ней сквозила признательность.

— Теперь нормально. Большую часть времени я провожу, размышляя над этим. — Ее голос стал спокойнее. — Странное ощущение, Карло. Так старалась держать ситуацию под контролем, и все же это произошло. И все кажется, что это было не со мной. Но это случилось, и с этим мне жить до конца моих дней.

Неожиданно Карло почувствовал одиночество женщины, говорившей теперь только с ним.

— Я помогу тебе, — сказал он. — Сделаю все, что смогу.

Краем глаза Карло видел отца, устремившего взгляд на свечу, взгляд рассеянный и непостижимый. А мать смотрела ему в глаза внимательно и пристально.

— Лучшее, что ты можешь сделать для меня, — проговорила она, — продолжать жить своей жизнью. Я всегда так жила, и мне будет легче от сознания, что и ты такой же. — Она коснулась его запястья. — Твой отец и я — мы оба очень способные люди.