– Мой отец называл меня Салих, – проговорил раб.

    – Салих… Пусть так и остается, – с важным видом кивнула девочка. И тут же нахмурилась. – Ты сказал – ОТЕЦ?

    – Да. Что в этом дурного или странного, госпожа моя? У всякого человека есть отец. Без отца, прости, еще никто из людей не сумел появиться на свет.

    Алаха метнула в него гневный взор.

    – Уж не вздумал ли ты насмехаться надо мною, Салих?

    – И в мыслях не было. Прости – я всего лишь попытался насмешить тебя, да вышло неудачно.

    Алаха еще немного помолчала, оценивающе поглядывая на своего собеседника. Она все-таки подозревала его в насмешничаньи. Наконец снизошла – пояснила:

    – О своих отцах говорят лишь свободнорожденные. Те, кто знает своих предков наперечет на десяток поколений. А рабы зачинаются случайностью, рождаются милостью и живут беспрозванно. Я знаю! Меня учила этому моя досточтимая тетка.

    – Но я и не был рожден в рабстве, – сказал Салих. – Потому и осмелился говорить перед тобою о своем отце.

    – Диво! – изумилась Алаха. – Как же он, несчастный, должно быть, страдает, зная, что сын его заживо погребен в рудниках!

    – Не следует жалеть его, госпожа. Когда мы с ним расставалсь, у него как раз народился еще один сын. Надеюсь, мой отец избавлен от тягот одинокой старости.

    Алаха вдруг вытянула шею, высматривая кого-то за спиной Салиха. Она явно утратила всякий интерес к предыдущей теме разговора, поскольку произошло нечто куда более важное.

    Вот Алаха улыбнулась… что-то прошептала, вскочила на ноги…

    Салих обернулся. К ним направлялась высокая, очень худая женщина. Пять длинных тонких кос с вплетенными в них поющими подвесками, бубенчиками и войлочными фигурками птиц, волков, белок и людей падали ей на плечи из-под затейливого мехового головного убора. На ней был широкий войлочный халат, распахнутый на груди, так что под первым халатом был виден второй, нижний, – из темно-зеленого, украшенного золотом шелка. Вся верхняя одежда женщины была расшита полосками меха, войлочными фигурками и разноцветными лентами. Ее плоское лицо, уже немолодое, с трагической складкой у рта, показалось Салиху каким-то зловещим.

    – Она – итуген моего рода, – быстро проговорила Алаха. И видя, как на лице Салиха появилось недоуменное выражение, пояснила с досадой на глупость чужестранца: – Шаманка. ЖРИЦА, по-вашему. Она говорит с Богами, с духами. Ходит на небо, под землю, куда захочет.

    – Понятно, – пробормотал Салих.

    – Ничего тебе не понятно! – рассердилась Алаха. – Она – итуген! Она все видит, обо всем может узнать, если захочет. Ей скажут духи.

    Между тем шаманка приблизилась и остановилась. Салих в растерянности поднялся на ноги. Итуген молча ждала чего-то. Оглянувшись на Алаху, Салих увидел, что девочка знаками приказывает ему опуститься на колени. Он решил не спорить и подчинился. Могущество немолодой женщины в странном одеянии было слишком очевидно.

    – Пусть он встанет, – проговорила шаманка. У нее был тихий, очень низкий голос. Казалось бы – по-матерински ласковый, однако в нем звучали властные ноты.

    – Встань, – тотчас же велела Алаха.

    Шаманка посмотрела на девочку с легким укором.