Мишка молчал. Не потому, что Дмитрий был неправ - вчера он сам почти то же самое высказал Алексею, а потому, что совершенно неожиданно ему в голову пришла мысль: «Так все и было!»

    «Мать наверняка описала Алексею „проблему Первака“ и тот нашел выход: в сущности четыре десятка из пяти оказались в районе ворот, а на задах, куда, по логике вещей должны были ломануться беглецы, оказался только один десяток - Первака. Если бы двадцать с лишним журавлевских бугаев бросились к воротам, их встретили бы сорок самострелов - почти по два выстрела на стражника - а если бы все они устремились на зады хутора, что при неожиданном нападении со стороны ворот было вполне естественным, им противостояли бы только десять мальчишек, причем, не факт, что у всех были бы в готовности самострелы. План Алексея обрекал десяток Первака на уничтожение! Пожелание матери: „в первом же бою“ - исполнилось бы не только в отношении Первака, но и в отношении Вторуши.

    Ребят спасла только низкая боеспособность журавлевских стражников - Алексей переоценил противника. Ну, Алексей Дмитрич, ты и тип - дама сердца, любовь юности только пальчиком на сыновей Листвяны указала и ты уже готов замесить вместе с ними еще восемь ни в чем неповинных мальчишек! Блин, но не объяснять же это Дмитрию!»

    -  Мы, Мить, вот что сделаем, когда вернемся на базу: изготовим макет хутора, соберем урядников и проиграем разные способы наших действий - выясним, можно ли было сделать дело лучше. Надо же нам тактику стрелков разрабатывать, никто, вместо нас, этого…

    Договорить Мишка не успел - спереди передали приказ: «Старшину и урядников к наставнику Алексею».

    * * *

    Выступить в роли спасителей-благодетелей Младшей страже не удалось - караульная служба у христиан-подпольщиков была налажена как следует, и предупреждение о приближении отряда всадников они, надо понимать, получили вовремя. О том, что собрание христианской общины все же имело место, свидетельствовала трава на полянке, притоптанная несколькими десятками пар ног, да небольшой потек воска в подтесанной топором развилке дерева, куда, по всей видимости, ставили икону и свечи. След с поляны уводил к реке и догонять христиан, похоже, было бесполезно - скорее всего, их у берега ждали лодки.

    Однако Стерв не был бы Стервом, если бы не добился хоть какого-то успеха - одного из дозорных, охранявших собравшуюся на молебен общину, охотник, все-таки, сумел захватить. Когда Мишка подъехал, Стерв как раз тряс связанного парня лет шестнадцати за грудки, пытаясь, кажется, выяснить: ждали ли христиан подпольщиков лодки, или те ушли сухим путем? Тряс, по всему было видно, совершенно бесполезно - пленник, гармонично сочетая в себе черты арестованного подпольщика и христианского мученика, хранил на лице выражение «умру, но не покорюсь».

    Алексей, с самого начала бывший против траты времени на тайную христианскую общину - мол, стражу побили, никто их теперь не тронет - держался поодаль и демонстративно смотрел в сторону, не обращая внимания на безуспешные попытки Стерва разговорить пленника. Мишке пришлось брать руководство на себя. Подъехав вплотную, он набрал в грудь воздуха и гаркнул, имитируя дедовы командные интонации:

    -  Отставить! - Стерв мгновенно отпустил пленника. - Развязать!

    Эта команда тоже была выполнена беспрекословно, Стерв даже поддержал пленного, который от неожиданности чуть не упал.