— Почему бы нам не спросить Полу — каково ее мнение? Зачем тебе решать за нее?

— Нет! — возразила Дженнифер. — Ради меня она сделает вид, что все прекрасно. Она скажет то, что, как ей кажется, мне хотелось бы услышать...

— А тебе никогда не приходило в голову, что Поле пошло бы на пользу, если бы ты относилась к ней как к здоровому человеку, а вовсе не как к инвалиду, который постоянно требует заботы? Перестань использовать мать в качестве оправдания своего желания остаться здесь! Если ты так беспокоишься, что она останется одна, когда Дот будет в отъезде, и не справится с делами в одиночку, то позволь мне нанять кого-нибудь. Например, менеджера... Черт! Ты не должна больше волноваться о том, что не можешь себе чего-то позволить! Я не так богат, как Себастьян, но, конечно же, могу поддержать и тебя, и твою семью.

— Как это типично для вашей семьи! — крикнула Дженнифер. — Если вам не удается получить что-то честным и порядочным способом, то вы это просто покупаете! У всего есть своя цена, правда, Раф? Нет ничего святого, не в счет даже узы, связывающие мать и дитя. — Она вскинула голову, увидев ярость в его глазах и сказав себе, что ей все равно. — Но меня ты не купишь ни за какие деньги, и не стоит думать, что я соглашусь поделить с тобой моего ребенка! Даже не рассчитывай!

Наступило гробовое молчание, и оно длилось минут двадцать. Потом Раф, четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Дженнифер, знай: независимо от того, захочешь ты поддерживать со мной дальнейшие отношения или нет, я надеюсь, что ты запишешь меня отцом ребенка в его свидетельстве о рождении. Я хочу, чтобы мой сын или дочь знали, кто я, знали, что я горжусь быть отцом и всегда буду рад встрече с моим ребенком.

— А если я этого не сделаю, то ты станешь угрожать мне оформлением опеки?

Раф побледнел. Пламя в его глазах тут же погасло, и они обдали Дженнифер ледяным холодом. Он проговорил сквозь побелевшие губы:

— Когда Себастьян узнал, что не сможет больше иметь детей естественным путем, он начал таскать мою мать по судам, чтобы оформить опеку надо мной. Однажды, здорово поссорившись со своим вторым мужем, она заболела, чем и воспользовался один судья (уверен, что он был другом отца!). Он предоставил Себастьяну временную опеку. Мне было девять лет, я едва его знал. Я жил с ним полгода и проклял все на свете. Я был просто его собственностью. Меня заставляли молчать, когда отец был занят, и заставляли выступать перед гостями, когда он хотел продемонстрировать своего наследника. Я ему не был нужен. Ему было нужно то, что я олицетворял. Спустя полгода меня отправили к матери, но Себастьян продолжал в течение многих лет писать петиции в суд, требуя изменений в правах на посещение ребенка и превращая жизнь матери в сущий ад. — Голос его надломился, когда он увидел побелевшее лицо Дженнифер. — Слышишь, никогда, никогда впредь не говори, что я буду угрожать тебе разрывом твоих уз с твоим ребенком. Я не поступлю так даже со своим злейшим врагом, не говоря уже о женщине, которую люблю!

После этих слов Раф вышел из дому, громко хлопнув дверью. В окно было видно, как он шел, засунув руки в карманы кожаной куртки, открыв лицо встречному ветру.

— В чем дело, Джен? Вы поссорились? — услышала Дженнифер голос матери.

Она лихорадочно соображала, как ей поступить. Стоит ли рассказывать Поле об их конфликте с Рафом?

— Подожди минутку, — обратилась Дженнифер к ней. — Я должна тебе кое-что показать. — Она побежала наверх и взяла в книжном шкафу одну из книг с самой вызывающей обложкой.

Вернувшись в спальню Полы, она нашла мать сидевшей на кровати и терпеливо ждавшей дочь.