Теперь любопытно, о чем он поет; любопытно потому особенно, что в его песне ясно должна высказаться мысль автора этой пьесы.

         Воспевает простодушный

         Он любовь и красоту,

         И науки, им ослушной,

         Пустоту и суету;

         Мимолетные страданья,

         Легкомыслием целя,

         Лучше, смертный, в дни незнанья.

         Радость чувствует земля!

А, вот что! теперь мы понимаем! Наука ослушна (то есть непокорна) любви, и красоте; наука пуста и суетна!.. Нет страданий глубоких и страшных, как основного, первосущного звука в аккорде бытия, страдание мимолетно – его должно исцелять легкомыслием; в дни незнания (то есть невежества) земля лучше чувствует радость!..

Это стихотворение написано в 1835 году от Р. X.!..

Как жаль, что люди не знают языка, например, птичьего: какие должны быть удивительные поэты между птицами! Ведь птицы не знают глубоких страданий – их страдания мимолетны, и они целят их не только легкомыслием, но даже и совершенным бессмыслием, что для поэзии еще лучше; а о науках птицы и не слыхивали, стало быть, и понятия не имеют о пустоте и суете наук; что же касается до незнания – птицы ушли дальше его, – они пребывают в решительном невежестве… Какие благоприятные обстоятельства для поэзии, и как жаль, что, по незнанию птичьего языка, мы незнакомы с птичьею поэзиею!..

Но полно, прав ли поэт в своей основной мысли? Полно, невежеством ли сильна поэзия? По крайней мере до сих пор известно всему грамотному свету, что сильнейшее развитие изящных искусств совершалось только у просвещеннейших народов мира – греков, римлян, итальянцев, англичан, французов и немцев, а не у чукчей, коряков и самоедов…

         Поклонникам Урании холодной

         Поет, увы! он благодать страстей:

         Как пажити Эол бурнопогодный,

         Плодотворят они сердца людей;

         Живительным дыханием развита,

         Фантазия подъемлется от них,

         Как некогда возникла Афродита

         Из пенистой пучины волн морских.

         И зачем не предадимся

         Снам улыбчивым своим?

         Жарким сердцем покоримся

         Думам хладным, а не им?

         Верьте сладким убежденьям

         Вас ласкающих очес

         И отрадным откровеньям

         Сострадательных небес!

Какие чудные, гармонические стихи! Не грех ли заставить их выражать такие неосновательные мысли? И удивительно ли, что —

         Суровый смех ему ответом; персты

         Он на струнах своих остановил,

         Сомкнул уста вещать полуотверсты (?),

         Но гордые главы не преклонил:

         Стопы свои он в мыслях направляет

         В немую глушь, в безлюдный край; но свет

         Уж праздного вертепа не являет,

         И на земле уединенья нет!

Сила грустного чувства словно молния проблеснула в последних стихах этого куплета: видно, что мысль стихотворения явилась в скорбях рождения! Видно, что она вышла не из праздно мечтающей головы, а из глубоко растерзанного сердца… И тем не менее все-таки она – ложная мысль!

         Человеку непокорно

         Море синее одно:

         И свободно, и просторно,

         И приветливо оно;

         И лица не изменило

         С дня, в который Аполлон

         Поднял вечное светило

         В первый раз на небосклон…

Эти стихи так хороши, так хороши, что напоминают собою строфы, переведенные Жуковским из стихотворений Шиллера, посвященных древнему миру.