Нам, может быть, скажут, что стихотворение не есть философская система и что особенно по одному стихотворению нельзя заключать о мыслительном воззрении поэта на мир. На первое мы дадим ответ ниже; вместо же ответа на второе перейдем к другим стихотворениям г. Баратынского: они ответят за нас.

         Пока человек естества не пытал

         Горнилом, весами и мерой;

         Но детски вещаньям природы внимал.

          Ловил ее знаменья с верой;

         Покуда природу любил он, она

         Любовью ему отвечала,

         О нем дружелюбной заботы полна,

         Язык для него обретала.

         Почуя беду над его головой,

         Вран каркал ему в опасенье,

         И замысла, в пору смирясь пред судьбой,

         Воздерживал он дерзновенье.

         На путь ему выбежал из лесу волк,

         Крутясь и подъемля щетину,

         Победу пророчил, и смело свой полк

         Бросал он на вражью дружину.

         Чета голубиная, вея над ним,

         Блаженство любви прорицала:

         В пустыне безлюдной он не был одним,

         Не чуждая жизнь в ней дышала.

         Но чувство презрев, он доверил уму;

         Вдался в суету изысканий…

         И сердце природы закрылось ему,

         И нет на земле прорицаний![10 - Подобные взгляды развивал Руссо в ряде работ (например, в «Рассуждении о науках и искусствах», 1750, и др.).]

Коротко и ясно: все наука виновата! Без нее мы жили бы не хуже ирокезов… Но хорошо ли, но счастливо ли живут ирокезы без науки и знания, без доверенности к уму, без суеты изысканий, с уважением к чувству, с томагоуком в руке и в вечной резне с подобными себе? Нет ли и у них, у этих счастливых, этих блаженных ирокезов, своей суеты испытаний, нет ли у них своих понятий о чести, о праве собственности, своих мучений честолюбия, славолюбия? И всегда ли вран успевает предостерегать их от беды, всегда ли волк пророчит им победу? Точно ли они – невинные дети матери-природы?.. Увы, нет, и тысячу раз нет!.. Только животные бессмысленные, руководимые одним инстинктом, живут в природе и природою. Дикарь-человек татуирует свое тело, пронзает свои ноздри и уши (в последнем недалеко ушел от него и просвещенный европеец, по крайней мере в лице своего прекрасного пола, – знак, что еще много ему работы для освобождения себя от первобытного варварства), пронзает свои ноздри и уши, чтоб украшать их блестящими привесками: варварство и грубость – без сомнения; но уже этим самым варварством он стоит выше животного. Животное родится готовым; чего не вырастет на нем, того не приделает оно себе искусственно; оно не может сделаться ни лучше, ни хуже того, каким создала его природа. Человек бывает животным только до появления в нем первых признаков сознания; с этой поры он отделяется от природы и, вооруженный искусством, борется с нею всю жизнь свою.