Как красота, так и поэзия – выразительница и жрица красоты, сама себе цель и вне себя не имеет никакой цели. Если она возвышает душу человека к небесному, настроивает ее к благим действиям и чистым помыслам, – это уже не цель ее, а прямое действие, свойство ее сущности; это делается само собою, без всякого предначертания со стороны поэта. Поэт есть живописец, а не философ. Всегдашний предмет его картин и изображений есть «полное славы творенье» – мир со всею бесконечностию и разнообразием его явлений. Поэзия говорит душе образами, – и ее образы суть выражение той вечной красоты, первообраз которой блещет в мироздании и во всех частных явлениях и формах природы. Поэзия не терпит отвлеченных идей в их бестелесной наготе, но самые отвлеченные понятия воплощает в живые и прекрасные образы, в которых мысль сквозит, как свет в граненом хрустале. Поэт видит во всем формы, краски и всему дает форму и цвет, овеществляет невещественное, делает земным небесное – да светит земное небесным светом! Для поэта все явления в мире существуют сами по себе; он переселяется в них, живет их жизнию и с любовию лелеет их на своей груди, так, как они есть, не изменяя по своему произволу их сущности. Это не значит, чтоб поэт не мог отрываться от созерцания мира, взятого в самом себе, и вносить в него свой идеал, чтоб лиру песнопения, кинжал трагедии и трубу эпопеи не мог он менять на громы благородного негодования и даже на свисток сатиры, молитву оставлять для проповеди и прошедшее, мировое и вечное, забывать на минуту для современности и общества; но смешно требовать, чтоб в этом он увидел цель своей жизни и за долг себе поставил подчинить свое свободное вдохновение разным «текущим потребностям». Свободный, как ветер, он повинуется только внутреннему своему призванию, таинственному голосу движущего им бога, а на крики тупой черни, которая бы стала приставать к нему, в своей дикой слепоте:

         Нет, если ты небес избранник,

         Свой дар, божественный посланник,

         Во благо нам употребляй:

         Сердца собратьев исправляй.

         Мы малодушны, мы коварны,

         Бесстыдны, злы, неблагодарны;

         Мы сердцем хладные скопцы,

         Клеветники, рабы, глупцы;

         Гнездятся клубом в нас пороки:

         Ты можешь, ближнего любя,

         Давать нам смелые уроки,

         А мы послушаем тебя, —

он может и должен отвечать, если только стоит она ответа:

         Подите прочь – какое дело

         Поэту мирному до вас!

         В разврате каменейте смело:

         Не оживит вас лиры глас!

         Душе противны вы, как гробы,

         Для вашей глупости и злобы

         Имели вы до сей поры

         Бичи, темницы, топоры:

         Довольно с вас, рабов безумных!

         Во градах ваших с улиц шумных

         Сметают сор – полезный труд!

         Но, позабыв свое служенье,

         Алтарь и жертвоприношенье,

         Жрецы ль у вас метлу берут?

         Не для житейского волненья,

         Не для корысти, не для битв:

         Мы рождены для вдохновенья,

         Для звуков сладких и молитв!

Поэт не подражает природе, но соперничествует с нею, – и его создания исходят из того же источника, и тем же самым процессом, как и все явления природы, с тою только разницею, что на стороне процесса его творчества есть еще и сознание, которого лишена природа и ее деятельность.