Хорошо бы еще, если б, взамен утраченной жизни, мы насладились хоть знанием: был бы хоть какой-нибудь выигрыш! Но сильное движение общественности сделало нас обладателями знания, без труда и учения – и этот плод без корня, надо признаться, пришелся нам горек: он только пресытил нас, а не напитал, притупил наш вкус, но не усладил его. Это обыкновенное и необходимое явление во всех обществах, вдруг вступающих из естественной непосредственности в сознательную жизнь, не в недрах их возросшую и созревшую, а пересаженную от развившихся народов. Мы в этом отношении – без вины виноваты!

         Богаты мы, едва из колыбели,

         Ошибками отцов и поздним их умом,

         И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

         Как пир на празднике чужом.

Какая верная картина! Какая точность и оригинальность в выражении! Да, ум отцов наших для нас – поздний ум; великая истина!

         И ненавидим мы, и любим мы случайно,

         Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

         И царствует в душе какой-то холод тайный,

         Когда огонь кипит в крови.

         И предков скучны нам роскошные забавы,

         Их добросовестный, ребяческий разврат;

         И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

         Глядя насмешливо назад.

         Толпой угрюмою и скоро позабытой,

         Над миром мы пройдем без шума и следа,

         Не бросивши векам ни мысли плодовитой.

         Ни гением начатого труда.

         И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

         Потомок оскорбит презрительным стихом,

         Насмешкой горькою обманутого сына

         Над промотавшимся отцом.

Эти стихи писаны кровью; они вышли из глубины оскорбленного духа: это вопль, это стон человека, для которого отсутствие внутренней жизни есть зло, в тысячу раз ужаснейшее физической смерти!.. И кто же из людей нового поколения не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем, своим стоном?.. Если под «сатирою» должно разуметь не невинное зубоскальство веселеньких остроумцев, а громы негодования, грозу духа, оскорбленного позором общества, – то «Дума» Лермонтова есть сатира, и сатира есть законный род поэзии. Если сатиры Ювенала дышат такою же бурею чувства, таким же могуществом огненного слова, то Ювенал действительно великий поэт!..

Другая сторона того же вопроса выражена в стихотворении «Поэт». Обделанный в золото галантерейною игрушкою кинжал наводит поэта на мысль о роли, которую это орудие смерти и мщения играло прежде… А теперь?.. Увы!

         Никто привычною, заботливой рукой

         Его не чистит, не ласкает,

         И надписи его, молясь перед зарей,

         Никто с усердьем не читает…

         – —

         В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,

         Свое утратил назначенье,

         На злато променяв ту власть, которой свет

         Внимал в немом благоговенье?

         Бывало, мерный звук твоих могучих слов

         Воспламенял бойца для битвы;

         Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

         Как фимиам в часы молитвы.