|
Двадцатилетний юноша, увлекся он, как и все увлекаются в двадцать лет, страстностью своей натуры и пылкостью молодой крови; только его увлечение выразилось ярче, было сильнее, бурнее, чем бывает у других, и к этому-то времени студенчества в Московском университете относится первая, непечатная известность Полежаева. Перед концом жизни он так вспоминал об этом бурном периоде своей жизни:
Я подвиг жизни совершил И юных лет фиал безвкусный, Надолго памятный, – разбил! Давно ли я в оргиях шумных Ничтожность мира забывал И в кликах радости безумных Безумство счастьем называл! Тогда, вдали от глаз невежды Или фанатика-глупца, Я сердцу милые надежды Питал с улыбкой мудреца, И счастлив был! Самозабвенье Таилось в бездне пустоты… . . . . . . . [5 - Цитата из стихотворного письма Полежаева к А. П. Лозовскому (декабрь 1837 г.); в издании 1857 г. озаглавлено «Чахотка».]
Если бы мы захотели, мы могли бы найти у Полежаева много подобных признаний, доказывающих, что он был человек не вроде поручика Пирогова[6 - Поручик Пирогов – персонаж повести Гоголя «Невский проспект».] и что порыв, увлекавший его к наслаждениям чувственности, скоро сменился бы другим, более благородным увлечением. Он уже начинал, кажется, этот поворот жизни, когда над ним разразился новый удар судьбы и
Мир души погребла К шумной воле любовь…[7 - Строки из стихотворения Полежаева «Вечерняя заря» (между 1826–1828).]
Из молодого, разгульного кружка своих товарищей внезапно попал Полежаев в другой круг – гораздо более грубый, порочный и невежественный, в котором смотрели на поэта как на преступника и негодяя. Он не хотел и не мог подчиниться тому, чему легко подчинялись другие, а его заставляли подчиняться.
Порабощенье, Как зло за зло, Всегда влекло Ожесточенье[8 - Из стихотворения «Провидение» (между 1826–1828).],
и Полежаев ожесточился против людей и судьбы. Сначала у него еще оставался какой-то гений, которого он не называет ни добрым, ни злым, но который обещал ему свое покровительство, а потом забыл его… Полежаев с доверчивостью ждал его помощи, и надежда на этого гения поддерживала его в постоянной борьбе с обстоятельствами. Утомляясь борьбою, он восклицал:
Давно могучий ветер носит Меня вдали от берегов; Давно душа покоя просит У благодетельных богов. Казалось, теплые молитвы Уже достигли к небесам, И я, как жрец, на поле битвы Курил мой светлый фимиам, И благодетельное слово В устах правдивого судьи, Казалось, было уж готово Изречь: воскресни и живи! Я оживал; но ты, мой гений, Исчез, забыл меня, и я Теперь один в цепи творений Пью грустно воздух бытия… Темнеет ночь, гроза бушует, Несется быстро мой челнок, — Душа кипит, душа тоскует, И, мнится, снова торжествует Над бедным плавателем рок…[9 - Из стихотворения «К моему гению» (1836). |
