— Похоже так. Хотя мне претит такое обращение с коллегой…

— Ты боишься Великой Земли, — сказал вомбис. — Дорогой Валкол, позволь напомнить тебе…

— Да, да, гарантия Экзарха — я все знаю, — огрызнулся Валкол, к удивлению Саймона. — Тем не менее — мистер Де Кюль, вы уверены, что у нас нет другого пути, кроме как отправить вас в Камеру Болтунов?

— Почему бы нет? — сказал Саймон. — Мне даже нравится слушать собственные мысли. По правде сказать, именно этим я и занимался, когда ваши стражники прервали меня.

10

Естественно, Саймон далеко не испытывал той смелости, что звучала в его голосе, но у него не оставалось выбора, кроме как положиться на преобразующую сыворотку, от которой его сознание трепетало и кружилось на грани, грозившей лишить их всех троих того, к чему они стремились. Конечно, об этом знал только Саймон; и только он знал кое-что похуже что, насколько могло судить его все более ухудшающееся чувство времени, противоядие должно было поступить в его кровеносную систему в лучшем случае через шесть часов, а в худшем, всего через несколько минут. После этого ставленник Экзархии станет единственным победителем — и единственным оставшимся в живых.

И когда он увидел топоскопическую лабораторию Гильдии, он подумал, сможет ли даже сыворотка защитить его. В ней не было ни одного хоть в малейшей степени устаревшего прибора, ничего подобного Саймон не встречал даже на Великой Земле. Оборудование Экзархии, сомнений нет.

И оборудование его не разочаровало. Оно вонзилось прямо в подсознание с непреодолимым равнодушием острия, протыкающего воздушный шарик. И тут же несколько динамиков над его распростертым телом ожили многоголосой жизнью:

— Это какой-то трюк? Ни у кого, кроме Беренца, нет разрешения на перевод…

— Теперь переполненное второе «я» должно болтать и дать мне…

— Ви шаффен зи ес, зольхе энтфернунген бай унтерлихтгешвиндигкайт цурюкцулеген?

— ПОМНИ ТОР-ПЯТЬ!

— Пок. Пок. Пок.

— Мы так устали брести в крови, так устали пить кровь, так устали видеть кровь во сне…

Последний голос перешел в вопль, и все динамики резко отключились. Валкол, озадаченный, но еще не встревоженный, склонился над Саймоном, вглядываясь в его глаза.

— Так мы ничего не добьемся, — сказал он какому-то невидимому технику. — Ты наверно опустился слишком глубоко; ты, видимо, извлекаешь прототипы.

— Чушь. — Голос принадлежал Подстрекателю. — Прототипы звучат совершенно иначе — чему ты должен радоваться. В любом случае, мы прошли только самую поверхность коры мозга, посмотри сам.

Лицо Валкола исчезло. — Хм-м. Да, что-то не так. Может у тебя слишком широкий зонд. Попробуй еще раз.

Острие вернулось на место, и динамики возобновили свою многоголосую болтовню.

— Носентампен. Эддеттомпик. Беробсилом. Аймкаксетчок. Санбетогмов…

— Дит-люи ке ну люи ордоннон де ревенир, ан вертю де ля Луа дю Гран Ту.

— Может ему следует работать на другую страну.

— Не может ли мамочка лестница космолет нормально подумать, пока, до встречи, две ветреные папочка бутылки секунды…

— Нансима макамба йонсо какосилиса.

— У звезд нет острых лучей. Они круглые, как шарики.

Звук вновь отключился. Валкол раздраженно сказал: — Не может быть, чтобы он сопротивлялся. Ты просто что-то делаешь не так, вот и все.