Изменить размер шрифта - +
Под грушу в мае месяце обычно выносили деревянный стол и самовар, и чаевничали только на улице, когда не было дождя. В холодном, чопорном Петербурге эти чаепития под грушей становились праздником, отрадой, возвращением к детству, к веселой и правильной деревенской жизни. Третьего дня отец Андрей полез на дерево спилить сухую ветку, надломленную зимним ураганом, и спрыгнул до того неловко, что подвернул ногу — целая история вышла, матушка разохалась и весь вечер ставила ему холодные компрессы, ухаживала, а с утра настояла ехать на «эгоистке», чтоб не перетрудиться.

Ну разве можно такую грушу ликвидировать?! Сколько вокруг нее событий происходит!

До квартиры отец Андрей добрался без всяких приключений, вроде бы даже никем не замеченный, матушке похвалил коляску — легкая и быстрая. Заодно сказал, что ушиб его решительно не беспокоит и завтра он уж точно пойдет пешком.

До вечера он занимался, чай с вареньем и сдобными булочками пили под грушей, потом матушка от сырости ушла в дом, а отец Андрей принялся молиться. Он особенно любил молиться под открытым небом, из его садика был даже виден клочок заката, а за ним угадывался голубой, быстро темнеющий простор, и в такие минуты совершенство и огромность Божьего мира умиляли отца Андрея почти до слез.

Молитва всегда утомляла его, как трудная работа, зато и какой покой воцарялся в душе, все становилось на свои места, все казалось правильным и справедливым.

На этот раз никакого покоя не получилось.

Отец Андрей только что дочитал «Отче наш», свою любимую молитву, еще дыхание не перевел для следующей, когда в кустах у него за спиной сильно затрещало, пристроившиеся спать воробьи брызнули в разные стороны, закачались ветки, что-то как будто стукнуло, и особое состояние гармонии с миром было нарушено. Отец Андрей обернулся, неловко приналег на ушибленную ногу, замахал руками и чуть не упал.

— Батюшка? Вы батюшка? — спросили из кустов сдавленным голосом.

Отец Андрей дохромал до стула и взялся за спинку.

— Кто тут?

— Вы один?

Вопрос был настолько странен, что отец Андрей огляделся по сторонам, как будто проверяя, один ли он, хотя точно знал, что в садике кроме него никого быть не должно.

Воробьи, перелетевшие в жасмин, возились и пищали, уже вовсю темнело. В кустах около каменного забора никого не было видно, но смотрели и спрашивали именно оттуда.

— Батюшка, вы один?..

Отец Андрей еще немного постоял, держась за спинку стула, а потом решительно пошел в сторону кустов.

— Что вам угодно, милостивый государь, и почему вы в такое время лазаете по чужим садам?

— Тише, тише! — сказали оттуда, и из веток выступил молодой человек, по виду студент. — Умоляю вас, не кричите.

Отец Андрей кричать и не собирался.

— Мне нужно с вами поговорить. Дело очень срочное, — сказал студент.

— Позвольте, какое же у вас может быть ко мне дело, если мы даже не знакомы!

— Я вас видел, — сообщил студент. — Вы на углу, в большой церкви служите.

— В храме Знамения иконы Божьей Матери, — поправил отец Андрей машинально. — Вы прихожанин?

На прихожанина студент похож не был. Такие все больше стихи из подозрительных сборников декламируют, а в храмы не заглядывают.

В сумерках лица было не разглядеть, голос напряженный, и сам студент весь как будто ходуном ходил, то ли от испуга, то ли от избытка нервической энергии.

А что, если… бомбист?..

Что, как пришел он вовсе не разговаривать, а убивать? По всей России то и дело убивали, служили заупокойные службы, писали об убийствах в газетах и продолжали убивать. Кажется, это называется революционным террором и в только что созванной государем Думе об этом много говорят, среди депутатов есть и священники…

«Матушку жалко, — подумал отец Андрей.

Быстрый переход