Неревен поддел ногтем ухо бога, – оно отошло в сторону, обнажив латунный квадрат с дырочкой для ключа. Неревен выбрал из кармана подходящую отмычку, – и через минуту голова Бужвы откинулась, как крышка ларя. Неревен запустил руку внутрь и тут же выдернул ее. В ладони лежало две монеты‑ишевика в спутанной паутине, а по рукаву бежал паук. Оскорбленный бог убегал из самого себя, а святотатство было напрасным. Ничего в этот тайник Даттам не клал, и владелец монет, умер, небось, при штурме города, не успев забрать из тайника последнюю взятку!

Неревен сглотнул и впервые в жизни глянул вблизи в золотой лик государя Ишевика. Круглая монета, квадратная дырочка: квадратура круга! Голова закружилась. Соблазн и проклятье! В империи за эти монеты бог в парчовой куртке ссылает людей в каменоломни, а сам, – сам хранит их в зобу!

В гостиной снова послышались голоса – кто‑то разыскивал Арфарру. Неревен выгреб из утробы страшного бога еще пять ишевиков и заторопился.

Как не прыгали, однако, мысли у него в голове, – он не забыл, проходя мимо розового ковра, нашарить и сунуть в рукав приворотный амулет чужестранцев.

Неревен покинул комнату, и Даттам спросил:

– Зачем вы разорили город Кадум?

Королевский советник скривился.

– Это подвиг графа Ная, а не мой. Об этом знают даже мальчики‑стремянные.

– Мальчики‑стремянные знают, что Небесный Океан стоит на четырех опорах, и вы, кстати, не торопитесь их разубеждать. Граф – просто глупец, которого вы дергаете за ниточки его глупости.

– Я поступаю так, как выгодно храму. Кадум мешал нашей торговле.

Даттам внимательно смотрел на собеседника.

– Человек стремится к выгоде, – сказал Даттам, – и здешний мир устроен так, что сеньоры искали выгоды на войне. Они строили замки, копали рвы и грабили торговцев на дорогах и перевозах. Они хватали тех, кого считали имущими, коптили мужчин над очагом и поджаривали в масле, и жгли тряпье, привязанное к пальцам их жен. А теперь, – не в последнюю очередь благодаря мне, выгодно стало строить города, а не замки… И сеньоры понимают: либо прибыль с войны, либо сбор от ярмарки. А вы навязываете им войну. Какая же торговля при войне? Где ж тут выгода храма? Вы, господин Арфарра, разорили Кадум и убили двух зайцев: уничтожили город, независимый от короля, и выставили на посмешище графа Ная.

Господин Арфарра передвинул пешку на золотое поле, перевернул водяные часы. Время потекло вспять.

– Ваш ход, – улыбаясь, указал он.

Даттам потерял интерес к игре.

– Сдаюсь, – махнул он рукой. – Вы слишком хорошо играете в сто полей. Это‑то и опасно.

Арфарра ежился от холода и кутался в плащ, маленький по сравнению с громовой птицей на спинке кресла. Птица глядела на мир холодными глазами золотой яшмы, и глаза Арфарры были такими же.

– Сто полей, – продолжал Даттам, – это игра империи, игра умников. А здесь, в стране аломов, играют в кости. Если род Аманов за вас, то род Полосатой Иверры против. Шеввины за вас – а Карнаки за ваших врагов.

Чем ближе вы к победе, тем больше сеньоров, встревоженных вашими успехами, ополчается против вас. Чем чаще вы бросаете кости, тем равнее количество черных и белых очков.

Арфарра улыбнулся.

– Вы, однако, ладите и с Шеввинами, и с Карнаками.

– Я – торговец, – сказал Даттам. – Товары, как женщины или слова, – ими меняются и с врагами.

Арфарра расхохотался.

Глаза Даттама слегка сузились. Год назад опальный сановник Арфарра не хохотал ему в лицо. Год назад он рад был стать монахом и покинуть империю.

Год назад храм получил от торговли с Горным Варнарайном шесть миллионов.