Любуясь красотой сей выси благодатной,

         Прозрачной, трепетной, двухолмной, двураскатной.

         . . . . . . . . . .

         Он чувство новое в груди своей питал:

         Поклонник чистых муз – желаньем не сгорал

         Удава кольцами вкруг милой обвиваться,

         Когтями ястреба в пух лебедя впиваться[21 - Из стихотворения Бенедиктова «Порыв».].

Какие сильные и, главное, какие изящные и благородные образы!..

Нельзя не согласиться, что г. Бенедиктов – поэт столько же смелый, сколько и оригинальный. У него есть свои поклонники, и мелкие рифмачи даже пишут к нему послания стихами, в которых не знают, как и изъявить ему свое удивление[22 - См., например, стихотворение К. Доводчикова «В. Г. Бенедиктову» («Библиотека для чтения», 1845, т. LXXI, отд. I, с. 5–6):Давно я понял, полюбилТвои роскошные созданьяИ, полон весь очарованья,Тебя в душе благословил.Твой дивный дар в твоих стихахГорит, сверкает бриллиянтом:Певец! перед твоим талантомСклоняю голову во прах…]. Нашелся даже критик, который поставил его выше всех поэтов русских, не исключая и Пушкина…[23 - Речь идет о С. П. Шевыреве и его статье о стихотворениях Бенедиктова («Московский наблюдатель», 1835, ч. III, август, кн. 1).] Само собою разумеется, что предмет поклонения всегда бывает выше своих поклонников; а так как почитателей таланта г. Бенедиктова даже и теперь тьма-тьмущая, то и нельзя не согласиться, что г. Бенедиктов есть в своем роде замечательное явление в русской литературе, как были в ней замечательны, например, Марлинский и г. Языков[24 - Об отношении Белинского к Марлинскому см. статью «Полное собрание сочинений А. Марлинского» и примеч. к ней (наст. изд., т. 3); о Языкове см. статью «Русская литература в 1844 году», наст. т., с. 183–192, и примеч. к ней.]. Конечно, подобная «замечательность» ненадежна и недолговременна, но все же она имеет свое значение, потому что основана не на одном только дурном вкусе эпохи или значительной, по большинству, части публики, но также и на таланте своего рода. Но мы уже не раз говорили, что есть таланты, которые служат искусству положительно, и есть другие, которые служат ему отрицательно; произведения первых приводятся эстетиками, как примеры истинного и правильного хода искусства; произведения вторых служат для примеров ложного и фальшивого направления искусства. Это бывает не с одними лицами, но и с народами: для образцов изящного вкуса смело пользуйтесь греками; для образцов дурного вкуса смело обращайтесь к китайцам и у последних берите только лучших художников и лучшие произведения. Муза г. Бенедиктова оригинальна, и муза Пушкина оригинальна; но какая между ними разница, уж не говоря о чудовищном неравенстве в таланте? Муза Пушкина – то древняя статуя, целомудренно-нагая, то женщина-аристократка, пленяющая достоинством языка и манер, изящною простотою наряда. Муза г. Бенедиктова всегда – женщина средней руки, если хотите, недурная собою, даже хорошенькая, но с пошлым выражением лица, бойкая, вертлявая и болтливая, но без грации и достоинства, страшная щеголиха, но без вкуса; она любит белила и румяна, хотя бы могла обходиться и без них, любит пестроту и яркость в наряде и, за неимением брильянтов, охотно бременит себя стразами; ей мало серег: подобно индийской баядере, она готова носить золотые кольца даже в ноздрях.