Шестой – недобитый – ухитрился за это время пройти десяток шагов к таверне, на этом его силы закончились. Теперь он сидел на тропинке, а девушка в разорванном платье причитала над ним:
– Я без тебя не пойду… Дан… Вставай, пожалуйста…
При виде Стократа она замолчала, будто глотнув горячей каши.
– От кого бежим? – спросил он сверху вниз.
Она молчала.
– Я просто решаю, помогать вам или нет, – объяснил Стократ. – Так от кого бежим?
Она плотнее сжала губы.
Стократ подумал еще – и бросил ей свой плащ.
Раненого Стократ усадил на свою лошадь – мужчина едва держался в седле. Руки у него были нежные, как у знатной девушки.
– Кто ты? – спросил его Стократ. – Музыкант? Учитель? Бастард?
– Знаток этикета, – сипло сказал мужчина. – Протокол, хорошие манеры, правила приличия.
Стократ подумал, что он, возможно, бредит.
Больше не разговаривали. Девушка не могла ехать без седла, и поначалу шла, с трудом переставляя ноги. Потом Стократ не выдержал и усадил ее на лошадь перед собой; у нее не было сил сопротивляться. Как-то само собой оказалось, что он не столько ведет их, сколько конвоирует.
К утру добрались до «Черного уха», маленькой таверны по другую сторону леса. Здесь было чище и теснее, чем в «Серой шапке». Стократ объяснил Хозяйке-Роз, что подобрал путников в лесу – их начисто ограбили и чуть не убили разбойники.
Оставив путников на попечение хозяйке, он вышел прогуляться. Лес вокруг «Уха» был спокоен, сороки не трещали, проезжая дорога поросла травой; двуцвет нашелся почти сразу – у ручья. За «волчьей подушкой» пришлось походить по округе. Возвращаясь, он разминал зелень в ладонях, так что на порог гостиницы вступил, окутанный резким травяным запахом.
– Хозяйка! Кринку, ложку, кипятка!
Мужчина – Стократ про себя звал его Правила Приличия – уже лежал на перине в комнате наверху, и голова его была перевязана. Девушка сидела на краю постели, как была, в мокром плаще Стократа, и сидя дремала; когда Стократ вошел, открыв ногой дверь – в руках у него была кринка с заваренной травой – она проснулась и вскочила.
Он поставил кринку на стол. Лизнул ладонь, выпачканную соком, поморщился:
– Очень горькое. Пить обязательно.
Мало кто мог сопротивляться, когда он говорил таким тоном, но девушка попыталась:
– Я ничего не хочу… Просто оставьте нас в покое…
Он плеснул из кринки в кружку, наполнил до половины. «Оставьте нас в покое», надо же. Небось еще и читать умеет.
Он протянул девушке кружку, и она взяла. И выпила под его взглядом – хоть с первого глотка у нее глаза на лоб полезли. По-хорошему, следовало напоить и Правила Приличия, но тот интересовал Стократа куда меньше.
Он запер дверь на засов. В комнате было тепло – внизу топилась печка, труба выступала из стены массивной кирпичной колонной. За окном едва серело позднее пасмурное утро.
Стократ зажег все свечи, какие нашел в глубоком дубовом шкафу. Кивнул девушке:
– Снимай с себя все.
Она колебалась секунду. Потом вскинула голову – и очень красноречиво начала раздеваться.
Каждым движением она говорила: можешь делать, что хочешь. Но оскорбить меня не сумеешь. Тебе не под силу меня оскорбить. Ты только сам замараешься; я выше любых твоих грязных намерений. Раненый на постели закрыл глаза – он, наоборот, считал себя уязвимым и виноватым. Он предпочел бы умереть от разбойничьего ножа, только не лежать при этой сцене беспомощным свидетелем.
Стократ устал от беззвучного пафоса, которым насыщали комнату эти двое. Он подошел к окну и стал смотреть на маленький двор, пустой и залитый дождем, на коз под навесом и кур, бродящих по желтой земле; когда длинный вздох сообщил ему, насколько же девушка его презирает, – обернулся, взял свечу со стола и наконец-то посмотрел. |