Купив букет, Анатолий заспешил к родному дому. Ноги сами несли его по переулку, исхоженному тысячу раз вдоль и поперек. Хотелось громко смеяться и, расставив в стороны руки, бежать, как в далеком детстве, представляя, что летишь на самолете. Этот путь, еще полгода назад казавшийся ему дорогой на Голгофу, был единственной тропинкой, способной вывести из тупика, куда он сам себя загнал. Рухни сейчас мир, тресни земля под ногами, ухватившись за самый край пропасти, он бы вылез и все равно, чего бы это ни стоило, добрался до родного порога, на четвереньках, ползком, да как угодно, лишь бы быть там, где осталось его сердце… Сумерки, накрывшие город, заливали воздух лиловым светом. То здесь, то там вспыхивали теплыми квадратиками безликие проемы хмурых окон. Под редкими порывами злого ветродуя сиротливо дрожали на балконах провисшие бельевые веревки. Мелкий снег окутывал улицы и дворы.

Держа букет, словно бесценное сокровище, Анатолий завернул во двор и с трепетом посмотрел на знакомые окна. Три окна из четырех были темными, и только в большой комнате горел свет. Отойдя с дорожки в сторону, Анатолий остановился и глубоко вдохнул. От того, как пройдет сегодняшняя встреча, будет зависеть вся его дальнейшая жизнь. Что он скажет, как посмотрит, — за всю долгую дорогу он так и не решил самого главного.

Почувствовав, что холодный воздух заполз за ворот, он попытался поправить соскользнувший шарф, но застывшие на ветру пальцы не слушались. Повернувшись к ветру спиной, он зажал букет мимозы коленями и негнущимися руками стал застегивать верхнюю пуговицу куртки. С трудом вдыхая стылый февральский воздух, Анатолий дрожал от озноба, бившего его с головы до пяток. В голове гудело, и он не мог сосредоточиться на самом важном.

Внезапно его руки застыли, а дыхание почти остановилось. За спиной, на дорожке, в нескольких шагах от него, зазвучал смех, который он узнал бы из многих тысяч. Проверять не имело смысла, потому что ошибки быть не могло: голос принадлежал единственной женщине в мире, его Светлячку.

Звенящие колокольчики знакомого смеха наполнили все его существо неизъяснимым восторгом и радостью. Просияв, он схватил зажатый между коленями букет и обернулся. Улыбка, осветившая его взволнованное лицо, сползла так же быстро, как и появилась: по дорожке, не замечая Анатолия, держа под руку незнакомого высокого мужчину, шла его Светлана и счастливо смеялась. Этого смеха, такого светлого и легкого, словно кружево, он не слышал уже много лет. Резко развернувшись, он рывком поднял воротник куртки и замер, ожидая, пока голоса этих двоих не стихнут в отдалении.

Криво усмехнувшись, он посмотрел на удаляющуюся парочку и до боли стиснул зубы. По горлу прокатился тугой горький комок, а глаза защипало. Пытаясь сдержаться, Анатолий напряг скулы. Обида, захлестнувшая его, разрезала гортань и ударила в солнечное сплетение.

Он стоял на холодном февральском ветру, глядел на букет мимозы и с горечью думал о том, что одного желания, даже такого трепетного и бесконечного, недостаточно, чтобы склеить вдребезги разбитую чашку. Посмотрев в последний раз на окна, он воткнул ветку мимозы в снег и понуро поплелся прочь.

* * *

Февральский день был серым и тягучим, словно оконная замазка. Из ветхих карманов застиранных облаков летела мелкая колючая пыль. Резкий порывистый ветер рвал тонкие нити березовых ветвей, кидал снег с таким остервенением и недовольством, будто срывал злобу, беспричинно обижая спавшую под теплым пуховым одеялом землю. Вымещая свою обиду на чем попало, ветер бросал в лицо прохожим пригоршни снега, стараясь оцарапать колкими твердыми гранями секущих льдинок.

Прикрыв глаза, Артем сидел в машине и терпеливо пережидал дорожную пробку.