Но пересилить себя все таки смог. Позволил отвезти в спальню, переодеть в белую сорочку и серый шерстяной костюм. Кузьма даже повязал мне необычный, широкий галстук. От слуги нестерпимо пахло табаком, но я стоически выдержал это нарушение личного пространства. Боль в спине немного утихла, прошла и ломота в теле.

Спуск меня красивого с третьего этажа, где была наша квартира, превратился в целую военную операцию. Позвали дворника с улицы, а еще слугу нашего соседа снизу. Втроем удалось стащить инвалидное кресло вниз и даже не уронить никого.

Предусмотрительный Кузьма нанял просторную пролетку с двумя лошадками и грустным кучером в шапке треухе. Вроде не холодно еще, а народ уже утепляется. По ощущениям градусов шесть или восемь. Пар изо рта не идет, я даже специально подышал в воздух. Хотя утречком, когда извозчики начинают свою работу, может и минус быть.

Кузьма цыкнул на кучера, тот слез с козел, помог посадить меня в пролетку. Слуга вернул инвалидное кресло дворнику, спросил меня:

– Куда едем?

– Прямо, – махнул рукой я вдоль улицы.

Местность узнать удалось весьма быстро. Дом, в котором я оказался волей неведомых высших сил, находился в Староконюшенном переулке.

Под вновь зарядивший дождик мы выехали на Арбат, покатили в сторону центра. На улице уже начали развешивать черные траурные ленты, на государственных зданиях приспустили имперские флаги. Тем не менее жизнь в городе не остановилась и очень себе даже кипела. Ехали извозчики, ударяясь о тротуарные столбы, катили подводы с дровами, сеном… Шли школяры в форменных фуражках, студенты и служащие с кипами книг и бумаг.

С особым интересом я разглядывал женщин. Под элегантными зонтиками, в каретах и экипажах, похоже, светские дамы, все сплошь в темных платьях, выбрались на визиты. Оно и понятно: такой повод, царь умер. Поди в гостиных и дворцах аншлаг. А вот простой народ больше у церквей толпился, крестился, не обращая внимание на дождик.

Я поразглядывал ворота Китайгородской стены, велел ехать дальше.

А сколько новых рек оказалось в Москве! Черногрязка, Чечора, Напрудная, Чарторый, Ольховец… А как вам торг на Васильевском спуске? Ряды, где торгуют рыбой, раками, даже пиявками… Пять копеек за дюжину. Я специально послал Кузьму узнать. Удивило несколько причалов на Москва реке: с корабликов тоже торговали разной рыбой.

– Барин, сколько же можно кататься без толку? – подал свой голос намокший кучер.

Замерз, бедняга. Лошадки тоже недовольно прядают ушами.

– Умолкни, тетеря! – тут же огрызнулся Кузьма.

Слуга тревожно ощупывал свой карман с последними деньгами и напряженно поглядывал на меня: когда, мол, уже закончится это дурацкая экскурсия?

– Останови вон там. – Я увидел вывеску кабака, рядом с которым стояло двое то ли крестьян, то ли мастеровых. Шло традиционное русское «ты меня уважаешь?».

– Евгений Александрович! – встрепенулся Кузьма. – Христом молю, поедем в чистое место. Тут, не дай бог, по голове вдарят. А вы и так больной весь.

Деликатности ноль, ну да ладно, я привычный.

– Мы же не на Хитровке.

В этом месте извозчик перекрестился.

– Сбегай, купи страдальцу… – Как же называется эта древняя емкость под водку? Вспомнил: – Четверть штофа.

– Половину! – тут же сообразил кучер, повернулся ко мне, улыбнулся щербатым ртом. – Благодарствую, барин! Буду возить сколько скажете.

– Главное, не упейся и с козел не упади.

В целом город производил впечатление патриархального. Если не брать центр, большая деревня. Как только мы выехали на окраину, пошли деревянные дома с завалинками, бревенчатые мостовые, пасущиеся там и здесь козы, гуси. У колодцев толпились бабы с ведрами, сплетничали, лузгали семечки.