Батюшки! Да все здесь!.. Стены дымятся, воздух колышется и трясется от курева, а окна не открыты. Ведь знают же, что я не курю и не переношу табачного дыма!.. За длинным необструганным столом сидят на деревянных скамейках и русские, и швейцарцы. Почему это называется рестораном? Обыкновенная пивная. А ведь есть в городе более достойные места. Например, кабаре «Вольтер»…

– Вся конгрегация здесь. Весь синедрион, – сказал Ленин самому себе.

И Надя здесь! Стоит бледная. Во рву некошеном. Лежит и смотрит, как живая… И куда девался ее бронхит? Табачный дым ее, наверное, воскресил?..

– Владимир Ильич, напоминаю. Вы проиграли мне кружку баварского пива.

– Шутить изволите, господин коверный?.. – хрипло ответил Ильич. – Какое пиво в военное время?

Перед ним стоял бородатый и веселый, как гуталин, Карл Радек. Он будто сошел с карикатуры: вдавленный нос делал его похожим на обезъяну, а трубка изо рта высовывалась, как перископ подводной лодки, когда он запрокидывал голову и хохотал над собственной фразой.

– Напоминаю, – с интонацией заевшей граммофонной пластинки повторил Радек. – Мы спорили с вами о том, отречется ли царь в случае поражения в войне. Я сказал: отречется. Вы же были иного мнения, говорили, что он будет держаться за трон до последнего!..

Ленин хмуро посмотрел на Радека и на всю камарилью. Ему вдруг показалось, что он играет роль Городничего в известном «Ревизоре». Вокруг столпились чиновники-кровососы, и все ждут решающего слова – отрекся ли Николай или нет? И что в этом случае делать? Только Надя, голуба душа, была совсем из другой пьесы. Бледная, с выпученными глазами, она напоминала страдающую мировую душу. Откуда? Из Метерлинка или Чехова. Декадентка. Сошедшая с ума учительница. Она меня позорит. Декадент есть ренегат, педераст и сволочь во времена усиления реакции и застоя. В петлю его, в столыпинский галстук!..

– Чему вы радуетесь, товарищ Радек? Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!..

– Меня фамилия обязывает. Кстати, и в вашей можно найти некоторые сомнительные аналогии.

– Сомнительные? Славно. Но какие же?

Совсем распустились. Дерзят. Вот к чему приводит демократический централизм. Нам нужен просто централизм, без всяких прилагательных. Но он ведет к вождизму и комчванству в первичных партийных организациях. Тоже плохо. И что в этом случае делать? «Задрать юбку и бегать», как говорила моя покойная матушка.

– Ульянов… Это ведь от улья. Вы – всего лишь пасечник, Владимир Ильич. А мы – ваши пчелы.

– Что ж… Пчела очень полезна, – поддержал тему Ленин, не показывая вида, что смертельно обиделся. – Но бывают случаи, когда пчелы трутневеют. Не хотят работать и собирать пыльцу. Знаете, что тогда делает пасечник? Он травит их дымом, чтобы они убирались из улья к чертовой матери!..

– Дым отечества… Да-с, знаем! Мы им и так отравлены, – согласился Карл.

– Это не дым отечества, не надейтесь. Это дым химической немецкой атаки. А пасечник берет новых пчел, молодых и здоровых, чтобы каждая работала за двоих.

В словах Ленина почудилась угроза, и все как-то присмирели, сдулись. Луначарский же, чью лучезарность Ильич принизил у входа в ресторан, стал еще более мутным, как луна в облаках.

– И кто же из нас трутень? – спросил Радек, решившись идти напролом, – Я, что ли?

– Не фраппируйте своим эго! Не будьте институткой на выпускных экзаменах! Я говорю не о насекомых. Я говорю о подложных именах, которые сбивают с толку. И что за странные клички у социал-демократов!.. Вот, например, товарищ Троцкий. Откуда он взялся и почему с такой фамилией вылез на нашу голову?

– Он рассказывал, что это фамилия его тюремного надзирателя.