– Воды? – сухо переспросил он. Окинув двух взъерошенных клиентов оценивающим взглядом, он отступил на шаг и кивком показал в сторону угла площади. – Есть пивная.

Когда он двинулся прочь, Колин резко повернул на стуле и схватил его за рукав.

– Нет, подождите, официант, – произнес он с мольбой в голосе. – Мы еще хотели кофе и…

Официант рывком высвободил руку.

– Кофе! – повторил он с издевкой, и ноздри его раздулись. – Два кофе?

– Да, да!

Мужчина кивнул и удалился.

Колин уселся поудобнее, закрыл глаза и медленно покачал головой; Мэри старалась усесться попрямее.

Она осторожно тронула ногу Колина под столиком.

– Идем отсюда. До гостиницы всего десять минут ходьбы.

Колин кивнул, но глаза не открыл.

– Мы сможем принять душ, посидеть на нашем балконе и заказать в номер все, что захотим.

Пока подбородок Колина опускался на грудь, Мэри делалась все оживленнее.

– Мы сможем лечь в постель. Ах, эти чистые белые простыни! Мы закроем ставни. Только представь себе – что может быть лучше? Мы сможем…

– Ладно, – вяло произнес Колин. – Идем в гостиницу.

Но никто из них не пошевелился. Мэри поджала губы, а потом сказала:

– Наверно, он в любом случае принесет кофе. Когда люди здесь качают головой, это может означать все что угодно.

Утренняя жара усилилась, и толпа значительно поредела. Появилось довольно много свободных столиков, а по площади ходили уже либо только завзятые любители достопримечательностей, либо горожане, спешившие по своим делам, – лишь редкие фигурки, казавшиеся совсем крошечными в огромном пустом пространстве и поблескивавшие в мареве знойного воздуха. На противоположной стороне площади оркестр снова собрался и уже начинал играть «Венский вальс»; на той стороне, где сидели Колин и Мэри, Дирижер листал партитуру, а музыканты рассаживались по местам и раскладывали ноты на пюпитрах.

Одним из следствий столь близких отношений было то, что Мэри с Колином зачастую неожиданно для себя, не сговариваясь, начинали смотреть на одно и то же; на сей раз – на человека, стоявшего к ним спиной более чем в двухстах ярдах от них. В ярком солнечном свете его белый костюм бросался в глаза. Он остановился, чтобы послушать вальс. В одной руке он держал фотоаппарат, в другой – сигарету. Он стоял в ленивой позе, перенеся свой вес на одну ногу, и шевелил головой, повинуясь несложному ритму. Потом он вдруг повернулся так, словно ему надоело слушать – вальс еще звучал, – и не спеша направился в их сторону, бросив на ходу сигарету и растоптав ее – не глядя. Не сбиваясь с широкого шага, он достал из нагрудного кармана темные очки, наскоро протер их белым платком и надел. Каждое его движение казалось сколь экономным, столь же и обдуманным. Несмотря на черные очки, хорошо скроенный костюм и светло-серый шелковый галстук, они сразу узнали этого человека и, как зачарованные, следили за его приближением. Невозможно было определить, увидел ли он Колина с Мэри, но шел он уже прямо по направлению к их столику.

Колин тяжело вздохнул:

– Надо было пойти в гостиницу.

– Давай отвернемся, – сказала Мэри, но они продолжали смотреть, как он подходит все ближе, завороженные новым ощущением узнавания человека в незнакомом городе, возможностью наблюдать, оставаясь незамеченными.

– Он нас не заметил, – прошептал Колин, но тут, словно по подсказке суфлера, Роберт остановился, снял очки, воскликнул:

– Друзья мои! – и с распростертыми объятьями поспешил к ним. – Друзья мои! – Он пожал руку Колину, а руку Мэри поднес к губам.