Думаю, был бы я один, мне бы высказали «пару ласковых». Николая в форме всерьёз опасаются, но и сотрудничать не спешат.

Оглядываю их и сам слегка «зависаю». Как к ним обратиться? Граждане комсомольцы? Товарищи?

— Парни, — говорю, — мужчины. Ваш друг оказался в большой беде. Его обвиняют в нападении на меня, но я уверен, что это не так. У нас были с ним разногласия в прошлом, но я не желаю ему зла. Думаю, что он не виноват, но он будет не первым невиновным человеком, оказавшимся за решёткой. Вспомните, пожалуйста, что произошло в тот вечер. Если получится доказать его алиби, то все вопросы будут сняты.

Парни переглядываются.

— Может, ты нарочно? — спрашивает один. — Утопить его хочешь?

— Для этого мне было достаточно его просто опознать, — отвечаю. — Ни к чему все эти выкрутасы.

Говорить начинает худой парень в очках. «Витька», вспоминаю я его имя. Потом вступают остальные, подсказывают, добавляют. Рассказ расцветает красками и дополняется деталями.

По их словам, выходит следующая картина.

После его фиаско на нашем пикнике репутация Серёги оказалась подмочена в прямом смысле слова. Благодаря языкастой Юльке, об этом скоро узнал весь лагерь. Девушки хихикали в глаза, парни сочувствовали, но это сочувствие было обиднее насмешек.

Самогонки и так на раскопках было хоть залейся, начальство следило только за тем, чтобы народ на работу выходил вовремя. А как они проводят вечера, их дело. Люди взрослые.

И вот вечером, как раз тогда, когда я вернулся из свадьбы во время общей пьянки у «старшаков» закончилась закуска. Кто-то, личность говорившего выяснить так и не удалось, пошутил про шашлыки. Невинно пошутил, мол «шашлычков бы сюда», но Серёжа взбеленился.

По словам очевидцев, он долго рылся в своей палатке, а потом удалился в ночной лес. На вопрос, куда он, собственно, собрался, ответил «за шашлыком», а потом добавил, что «собирается прирезать одного козла».

— И ты сразу про меня подумал? — говорю я Николаю, — спасибо, друг.

— Так, это не я сказал, — краснеет Николай, — это свидетели.

Мои слова разряжают обстановку. На лицах говорящих даже улыбки появляются.

Вернулся Серёга спустя несколько часов, никто уже толком и не помнит, когда. Спали уже давно все. Наутро, кто-то глазастый разглядел у него на рубахе кровь, но не придал этому факту особого значения. И только через два дня, когда в лагерь приехала милиция из Берёзова, у Серёжи в вещах нашли и грязную рубашку и бурые пятна на перочинном ноже.

— Коль, — спрашиваю, когда мы выбираемся из «слоновника», — а какое жильё тут есть поблизости?

— Так, Берёзов, — не понимает вопроса он.

— А какая часть Берёзова? А то мы всё по дорогам ездим. Что, если прямиком, через лес?

— Хутор есть, — прикидывает Степанов, — бирюк там один живёт с матерью со своей. Сам пенсионер, а мать уже давно на том свете с фонарями ищут. Есть подозрение, что мать самогонку гонит, но подозрение к делу не пришьёшь, а без оснований обыск устраивать никто не будет.

«Бирюк», это, по-местному, нелюдимый одинокий человек. Такому — самое оно, жить на хуторе. И для самогонки место подходящее, вдали от посторонних глаз.

— А поедем-ка, проедемся туда, — предлагаю.