– Но почему? Не думаю, что они могут видеть сквозь стены.

– Не так уж они глупы, – бросила миссис Осмонд. – Они скоро сообразят, что к чему, если уже не сообразили.

Рентелл отвел взгляд от башни и терпеливо посмотрел на миссис Осмонд.

– Дорогая, в твоем доме нет подслушивающей аппаратуры. Потому им неизвестно, чем мы занимаемся: теологической беседой или обсуждением эндокринной системы ленточного червя.

– Только не ты, Чарлз, – захихикала миссис Осмонд. – Только уж не ты. – Явно довольная своим ответом, она смягчилась и взяла сигарету из шкатулки на столе.

– Возможно, они меня не знают, – сухо произнес Рентелл. – Более того, я совершенно уверен, что не знают. Если бы знали, то не думаю, что я еще находился бы здесь.

Он почувствовал, что начал сутулиться, – верный признак волнения.

– Будут сегодня в школе занятия? – спросила миссис Осмонд, когда он уселся на диване в своей любимой позе, вытянув длинные ноги.

– Трудно сказать, – пожал плечами Рентелл. – Хэнсон утром пошел в Таун‑холл, но там, как всегда, ничего не знают.

Он расстегнул куртку и вытащил из внутреннего кармана старый, аккуратно свернутый женский журнал.

– Чарлз! – воскликнула миссис Осмонд. – Где ты его достал?

– Дала Джорджина Симоне, – ответил Рентелл. С дивана можно было видеть сторожевую башню. – У нее полным‑полно таких журналов.

Он встал, подошел к окну и задернул шторы.

– Чарлз, не надо! Я же ничего не вижу.

– Потом посмотришь, – ответил Рентелл, опять устраиваясь на диване. – На концерт сегодня идешь?

– Разве его не отменили? – спросила миссис Осмонд, неохотно откладывая журнал.

– Конечно, нет.

– Мне что‑то не хочется, Чарлз. – Миссис Осмонд нахмурилась. – А что за пластинки собирается проигрывать Хэнсон?

– Чайковский и Григ. – Рентелл старался заинтересовать ее. – Ты должна пойти. Мы же не можем целыми днями сидеть дома, плесневея от скуки.

– Я все понимаю, – протянула миссис Осмонд капризно. – Но у меня нет настроения. Давай сегодня не пойдем. Да и пластинки мне надоели – я их столько раз слышала.

– Мне они тоже надоели. Но, по крайней мере, это хоть какая‑то деятельность. – Он обнял миссис Осмонд и начал играть завитком волос за ухом, позванивая ее большими блестящими серьгами. Когда он положил руку ей на колено, миссис Осмонд встала и отошла, поправляя юбку.

– Джулия, да что с тобой? – раздраженно спросил Рентелл. – У тебя голова болит?

Мисс Осмонд стояла у окна, глядя на сторожевые башни.

– Как ты думаешь, они выйдут оттуда?

– Разумеется, нет! – бросил Рентелл. – С чего ты взяла?

Внезапно он почувствовал, что злится и ему все больше хочется скорей уйти из этой тесной и пыльной комнаты.

Он встал и застегнул куртку:

– Встретимся сегодня в Институте, Джулия. Начало концерта в три.

Миссис Осмонд рассеянно кивнула, открыла дверь и мелкими шажками вышла на веранду, не задумываясь, что ее видно с башен, с отрешенным выражением молящейся монахини на лице.

Как Рентелл и предполагал, на следующий день занятия в школе были отменены. Послонявшись после завтрака по гостинице, он с Хэнсоном пошел в Таун‑холл. Единственный чиновник, которого им удалось отыскать, ничего не знал.

– До сих пор мы не получили никаких распоряжений, – объяснил он. – Но можете быть спокойны: как только что‑то прояснится, вам сразу сообщат.