— Вы знакомы с женой… я хотел сказать, с вдовой Макса Ландау? — спросил Холберг.

— Госпожа Ландау-фон Сакс бывала несколько раз на моих мессах, — ответил отец Серафим. — Но никогда со мной не разговаривала.

— И не исповедовалась? — уточнил г-н Холберг.

— Даже если бы исповедовалась, неужели вы думаете, что я рассказал бы вам о том, что узнал на исповеди? — отец Серафим нахмурился. — Но — нет, не исповедовалась. Хотя, полагаю, ей хотелось облегчить душу. До меня доходили слухи о том, что муж обходится с ней не лучшим образом. Чего эта женщина не заслужила, как мне кажется. Говорят, он всячески тиранил ее, даже пускал в ход руки. И это здесь, в Брокенвальде! Как же слаба добродетель… — он запнулся. — Простите, мы ведь говорим о покойнике. Да будет милостив к нему Господь.

— Вы знали, что он смертельно болен? — спросил Холберг.

Священник удивился:

— Смертельно болен? Макс Ландау? Впервые слышу! Он всегда выглядел достаточно бодро. Исхудавшим, правда, но ведь это — отличительная черта всех нас. И почти всегда был весел, даже вопросы свои задавал весело. Правда, была в этой веселости изрядная доля злости. Смертельно болен… Странно, очень странно… Но ведь умер он не от болезни?

— Его убили, как я уже сказал, — ответил Холберг. — Ударом ножа в сердце. Очень точный удар, должен заметить… Значит, госпожа Бротман не говорила вам о болезни своего крестника?

— А она знала? Нет, ничего и никогда не говорила, — отец Серафим остановился. — Господа, я вас оставлю. Пастору Гризевиусу может понадобиться помощь. Кроме того, мы по воскресеньям играем в шахматы.

Но едва он сделал шаг по направлению к бараку, как мы получили подтверждение того, что местный капо волновался не зря. На улицу вдруг въехал крытый грузовик, из накрытого брезентом кузова которого высыпали десятка полтора «синих». Нас грубо швырнули в сторону с криком: «Лицом к стене! Ноги расставить! Руки на затылок!» Мы подчинились с возможной быстротой, но это не спасло от нескольких чувствительных ударов дубинками.

Уткнувшись лицом в сырую ноздреватую поверхность стены, я мог лишь догадываться, что происходит в бараке пастора Гризевиуса.

— Я выполняю приказ председателя Юденрата! — услышал я голос г-на Холберга. — Вот предписание, извольте прочитать!

Осторожно, чтобы не вызвать малоприятной реакции полицейских, я повернулся в эту сторону. Холберг стоял у стены, подняв одну руку вверх, а вторую протягивая грузному человеку в штатском, видимо, распоряжавшемуся облавой. Кроме него, рядом с нами стояли еще двое «синих». Отца Серафима не было.

Штатский, с недоверчивым лицом, выхватил у Холберга бумагу.

— Гм-м, расследование, вот как… — процедил он, пробегая ее глазами. — Хотите сказать, что здесь вы занимались именно этим? Хорошо, опустите руки, — ему явно не хотелось отпускать подозрительного типа в пестром пальто, но документ за подписью председателя Юденрата Шефтеля и начальника полиции Зандберга заставлял его это сделать. Он еще раз прочитал документ, сложил его и вернул Холбергу. — Ладно, убирайтесь отсюда.