Время шло, движок работал исправно. Денис, конечно, ожидал чего-то большего, чем мелькания покосившихся столбов и остатков маленьких домиков под снегом. Мало похоже на город, но все равно… Скучно. Хоть бы мутант опять какой появился. Не напал бы, а просто так, поглядеть. Городских-то он в своем районе знал наперечет, из Лефортово выбегали порой страшенные зверюги. А тут… Дремучие места, тридцать километров почти от города отъехали, а всё тишь да гладь. Раньше, говорят, в лес с одной корзинкой ходили. И с палкой, чтобы змей отгонять. Теперь палкой комаров надо по макушке глушить, если, конечно, не врет водитель дрезины. Впрочем, даже мутировавшие комары по снегу не ползают. «Холодно для комаров, да и для людей не жарко», – подумал Денис, пытаясь найти более удобное положение, чтобы не пробирал до костей ледяной и сырой ветер. Ему было не по себе: скорей бы уж добраться до Жуковского, в который направлялись, где вокруг привычные холмы кирпичей и изломанные бетонные плиты. Лес ему не нравился – чужой какой-то, ненадежный. Дырявый, и просматривается насквозь, нет в нем основательности метрополитена, где все человеком создано, по чертежам построено, а теперь и обжито.

Интересно, чем опасно Быково, которым пугал сопровождающий? Уж каких только историй про дальние походы караванов не наслушался он, сидя в метро, поэтому и напросился в экспедицию до Жуковского. А оказалось… Тоска зеленая. И даже не зеленая, а черно-белая.

Но, видно, запас историй был неисчерпаемым: ни Сафроненко, ни «машинист» не желали уступать друг другу первенство по страшилкам, да и Глюк молча не сидел.

– Быково, это что! Вот Удельную мы проезжаем – там самая жуть! Думаешь, чего мы зимой в дорогу собрались? Чтоб живыми добраться.

– А что было в Удельной? – спросил Денис, позабыв, что верить Сафроненко можно только наполовину. И то с подтверждения остальных, но разыгрывать его они могут сообща, поэтому слушать всерьез на сто процентов нельзя никого.

– У-у-у, там медицинских пиявок держали! А на них мутагены всякие посыпались… Так теперь самое гиблое место там. Тут же почвы-то заболочены, они и разбежались по окрестностям.

Не имея представления о том, что такое пиявка, Денис не испугался, но не тут-то было: Сафроненко решил просветить его, а то на обратном пути уже не получится – впечатления не будет.

– А пиявки – это такая штука: представь себе большой черный шланг. Представил? А на голове присоска. Вот как приложится такая тварюга к человеку, так и не отлипнет, пока всю кровь не высосет! Крови-то пять литров, а дырку он ма-аленькую делает. И любую одежду прокусывает. Нет, не прокусывает – растворяет. А в человека яд особенный запускает, чтоб не больно было, и кровь не сворачивалась. И ничем ее не отдерешь. Раз прикоснулась к тебе пиявка – всё, считай, покойник!

– А они бегают быстро?

– Шланги-то черные? Они ползают. Так и вьется по земле, как змеюка, а уж если с дерева на тебя упадет…

Командир покачал головой. На станции и в городе все бойцы вроде нормальными были, а только в дрезину уселись, послушал их – будто детский сад на дачу везут. Предупредить бы Дениса, да он и сам разобрался, что сочиняют ребята про пиявок. Впрочем, не так уж сильно брешут: к водоемам в Удельной действительно лучше не подходить. Но сочиняют-то как! Свежий воздух им, что ли, в голову ударяет?

* * *

Опять дядя запретил выход наружу! «В другой раз, Леночка», – сказал он.