— Фюрера трудно заподозрить в аристократизме, — охотно согласился Беркут.

— Вы не так поняли меня. Я не в том смысле. Он не аристократ по своей родословной. Его аристократизм — это аристократизм духа.

— Вот как?!

— Ничего подозрительного, — доложили жандармы своему офицеру.

— Счастливого пути, господин оберштурмфюрер, — еще раз отдал честь лейтенант. — Не советую выезжать из крепости после захода солнца. Эта дорога небезопасна даже днем.

— Я привык к опасностям, лейтенант, — сухо ответил Беркут, захлопывая дверцу кабины.

Прежде чем тронуться с места, водитель тоскливо посмотрел на жандармов, спокойно отходивших к обочине. Беркут понимал, что в душе этот немец сейчас проклинает его, и только страх, удушающий страх перед смертью, не позволяет ему выскочить из кабины и броситься под защиту патруля.

Метрах в тридцати от мостика, ведущего к крепостным воротам, Беркут приказал водителю остановиться и развернуть машину.

— Ждать будешь здесь. Когда мы с унтер-офицером вернемся, отвезешь к тому месту, где похоронили убитых. Там мы тебя отпустим. Можешь в этом не сомневаться.

Мазовецкий и Колар уже стояли возле кабины. Они еще не совсем ясно представляли себе, что задумал их командир, и теперь ждали приказа.

— Останешься с водителем в кабине, — сказал Беркут Колару. — Будете ждать меня и «господина унтер-офицера». Из кабины не выходить. При малейшей попытке водителя бежать — стреляй без предупреждения, — последние слова он повторил по-немецки, чтобы понял и водитель. — Кстати, ты, кажется, говорил, что умеешь водить машину.

— Отец был шофером на полуторке… Но прав у меня нет.

— Не волнуйся. Права нам выдаст гестапо. Пока я наношу визит вежливости гауптштурмфюреру, разберись, как управлять этой машиной. Только не забывай о водителе.

— Хорошо, командир.

— Если через полчаса не вернемся или не появимся через пять минут после начала стрельбы в крепости — заставишь водителя гнать машину подальше отсюда. Еще лучше — сам садись за руль. Только уже без пассажира.

— Глупости. Возвращаться в лагерь мы будем вместе, — твердо ответил Колар.

11

Едва Штубер успел поужинать, как вошел Зебольд.

— Пленных расстрелять здесь или вывести из крепости?

— Почему обязательно расстреливать? — нахмурился Штубер. — Я что, отдавал такой приказ?

— Нет, такого приказа вы не отдавали. Но ведь…

— Это самые выносливые из пленных. Медицинская комиссия специально отбирала их для работы в Германии. В соответствующих документах они уже числятся в качестве надежной рабочей силы рейха. Кроме того, я обещал коменданту лагеря, что возвращу их. А пока что — тренироваться до полной темноты и полного изнеможения. Я видел, как дерутся наши люди, фельдфебель. Наблюдал это, сгорая от стыда.

— Что вы хотите, господин гауптштурмфюрер? Большинство из них не побывало ни в одном настоящем деле. Жаль, нет ребят, с которыми мы начинали здесь в сорок первом. Не говоря уже о тех, с которыми я развлекался в ночь перед нападением наших войск на Польшу. Но пленных я все-таки советовал бы ликвидировать. Они ведь знают теперь наших людей в лицо. Нам это совсем ни к чему.

— Через два дня они будут в эшелонах, — махнул рукой Штубер. — Я не могу нарушать обещание. Да и риск минимальный.

— Думаю, что отвозить их сейчас в лагерь тоже небезопасно.

— Ах, вот что вас беспокоит! — жестко улыбнулся Штубер. — Их не нужно никуда отвозить, мой фельдфебель. Загоните в подземелье.