|
Всю свою историю человечество стремилось избавиться от кощеев, но жажда свободы зажигала огонь сознания и становилась питательной средой. Как только кощеи начинают голодать, принимаются рассеивать мысль о свободе, насыщают человеческий разум нетерпением, желанием борьбы, истеричностью... С горячей головой никогда не разорвать этот круг. Пока ты не научился управлять собой, забудь дорогу в пещеры, не вспоминай о сокровищах. А я тебе помогу,- она по-матерински обняла его, прижимая голову к груди.- Ты прошел испытание золотом. Впереди самое трудное, но ты не бойся, иди... Даже если меня лишат косм и я потеряю с тобой космическую связь, останется сердечная. А над сердцем женщины даже Атенон не имеет власти! Она осторожно уложила его, легким движением рук расслабила напряженные мышцы. Жгут тяжелых волос сам собой распустился, и, обретя невесомость, ее космы лучились теперь перед глазами, касались лица и вызывали легкий, щекочущий озноб. - Повинуюсь тебе,- проговорил он.- Твоему сердцу и уму. Исполню всякую твою волю!.. - Слушай мои руки... - Но я боюсь холодного разума! Он способен остудить самое горячее сердце... - Повинуйся рукам моим... - Лед и пламень!.. А я хочу остаться человеком... Отчего ты плачешь? Тебе, должно быть, стыдно плакать... Ты же Валькирия! Он не хотел засыпать и противился дреме, предчувствуя если не коварство сна, то новую неожиданность, которая ждет его после пробуждения. Чтобы не потерять реальности, он перехватил руку Валькирии, сжал ее в своих ладонях, и все-таки в какой-то момент явь ускользнула... А просыпаться он начал оттого, что ему кто-то стал отпиливать левую руку. Явь возвращалась очень медленно, а блестящая хирургическая ножовка работала быстро, отгрызая кисть у самого запястья. И когда ему начали отпиливать правую руку, Русинов пришел в себя и совершенно спокойно подумал, что это ему определили такое наказание. Валькирии отрежут волосы, ему - руки... Он с трудом разлепил загноившиеся глаза: Петр Григорьевич сидел подле него и, зажав между колен кисть руки, методично орудовал слесарной пилой. Плоть потеряла чувствительность, казалась чужой, а запястья были плотно забинтованы, наверное, для того, чтобы не текла кровь... Кажется, Валькирии удалось погасить его горящий разум, ибо реальность он воспринимал с холодным, невозмутимым рассудком. Похоже, был уже вечер: низкое солнце пронизывало дом пчеловода длинными пыльными лучами. Он не помнил, каким образом его перенесли из бани в избу, да и не старался вспомнить, воспринимая все происходящее как данность. Пчеловод закончил работу, но, странное дело, руки оказались на месте. Только теперь без стальных браслетов от наручников. - Тебе эти украшения ни к чему,- как-то незнакомо и сухо проговорил Петр Григорьевич.- Вставай, будем ужинать. Русинов сбросил с груди одеяло, однако не встал. На солнечном сплетении он ощутил металлический холодок и медленно дотронулся рукой - железный медальон с изображением сидящего сокола... - Где... Ольга? - Не задавай вопросов,- обрезал всегда приветливый и добродушный пчеловод.- Делай то, что приказано. - Мне нужно знать, где сейчас Ольга! - упрямо заявил Русинов и сел на постели. - Тебе "нужно знать то, что можно,- ледяным, непривычным тоном отчеканил старик.- И не более того. Он как-то сразу понял, что спорить либо требовать чего-то от старика бесполезно. Надо действовать. Он огляделся- его одежды не было, хоть в простыню заворачивайся... - Мне надо одеться,- сказал он.- Я не намерен оставаться здесь. |
