|
- Кому она служит, ты знать не можешь! - отрезал Петр Григорьевич.- И постарайся не задавать ей вопросов. Выполняй все, что она скажет. - Так,- медленно сказал он.- Понимаю... Пора бы уже привыкнуть к превращениям... - Пора бы! - согласился пчеловод и достал из шкафа поношенный костюм.- Одевайся, Августе приходится спешить. - Я не могу уехать... Я должен дождаться Ольгу! - Запомни, Мамонт: ждут только женщины. Ожидающий мужчина - это несерьезно, правда? - Он подал ножницы и бритвенный прибор.- Мыло и помазок возле умывальника. На месте бороды и усов осталась белая, незагоревшая кожа. Непривычное ощущение голого лица вызывало чувство незащищенности... Вместо тесного пиджака пришлось надеть свитер и просторную куртку. Хорошо, кроссовки остались целыми, хотя сильно потрепанными. На улице вякнула сирена "БМВ", однако Петр Григорьевич присел у порога. - Перед дальней дорогой... От его слов на душе похолодело и непонятная обида защемила скулы. Он хотел попросить старика спасти, защитить волосы Валькирии и тут же поймал себя на мысли, что начинает бредить ими, как Авега. На улице Русинов глянул в сторону берега- может, в последнее мгновение увидит летящий к нему парус?.. Нет, пусто, лишь отблеск багрового закатного солнца... Петр Григорьевич проводил до машины, на прощание легонько стукнул в солнечное сплетение: - Ура! И, не оборачиваясь, пошел к дому. Августа приоткрыла дверцу, откликнулась негромко: - Ура! Русинов сел на заднее сиденье и нехотя проронил: - Здравствуйте... Августа круто и умело развернула тяжелую машину и погнала ее прямо на вечернее зарево. Огненные сосны замелькали по обочинам лесовозной дороги, красные листья искрами посыпались из-под колес. - Здравствуйте,- не глядя, бросила она.- Возьмите под сумкой оружие. Ехать придется всю ночь, на дорогах люди генерала Тарасова. Русинов приподнял большую, мягкую сумку и вытащил короткоствольный автомат иностранного производства. Отыскал предохранитель, чуть оттянул затвор, проверяя, заряжен ли, положил на колени. Он заметил в зеркале заднего обзора ее сосредоточенное лицо, взгляд, устремленный на дорогу. Тогда, из окна домика Любови Николаевны, он видел Августу веселой, нарядной и женственной - было чем искушаться Ивану Сергеевичу. Тут же стянутая черным шелковым платком голова и строгий бордовый костюм производили впечатление скорби и деловитой решительности. Она ни разу не обернулась к Русинову, кажется, и рассмотреть-то толком не могла, но неожиданно сказала: - Вы настоящий Мамонт... Наконец-то я увидела вас. Русинов не поддержал разговора. Наверное, Августе можно было доверять все, если он, по настоянию пчеловода, доверил ей сейчас свою жизнь и дальнейшую судьбу; похоже, она могла как-то прояснить, куда они едут и зачем, но неприязнь, неприятие "постельной разведки", как черная краска, не стирались в сознании дочиста. - Иван Сергеевич все время переживал за вас,- продолжала она с паузами.- А я пыталась успокоить его, потому что знала каждый ваш шаг... Мне приятно, что я участвую в вашей судьбе... Он вдруг понял, что под тончайшей тканью платка нет волос, что их попросту невозможно под ним упрятать, а помнится, были! Иван не любил стриженых... - Где ваши волосы? - помимо воли спросил Русинов. - Я сделала стрижку,- бросила она и, оставив на секунду руль, подтянула концы платка на затылке.- Вижу, вам не хочется уезжать отсюда? О да! Нет лучше места!.. Однажды мы сидели и мечтали построить домик и родить много детей. |
