Месье Соломон нахмурил брови, глубоко задумался.

— Кора Ламенэр, да, именно так. Я теперь точно вспомнил. Довольно известная в свое время певица, карьера которой только начиналась… И один из моих друзей… в общем, это длинная история. Она была жанровой певицей, так их тогда называли.

И тут меня ожидал сюрприз. Лицо месье Соломона вдруг озарилось юмором, и он пропел:

Он знал наизусть всю песню.

— Это двадцатые годы. Мистенгет'. Я не забыл. Слова Альбера Вилемеца и Жака Шарля. Музыка Мориса Ивэна.

Он был явно очень доволен, что у него оказалась такая хорошая память, ведь с возрастом, как известно, она сдает раньше всего остального. Он дал мне адрес.

— Принесите ей большую корзинку глазированных фруктов из Ниццы, — сказал он, и почему-то у него вдруг заметно улучшилось настроение и даже вырвался смешок, вызвавший у меня недоумение. Обычно месье Соломон посылал своим подопечным свежие фрукты, и я удивился, что он велел отнести этой даме глазированные фрукты из Ниццы, которые все же как-то сродни консервам и не приносят в дом приятную свежесть.

6

Она жила на улице д'Ассас, и когда я позвонил в левую дверь на втором этаже, как было указано внизу, у входа в подъезд, я очутился перед дамой с веселыми глазами, которая прекрасно выглядела для своих лет, несмотря на морщинки у глаз и, что еще заметнее, увядшую кожу шеи. Про нее никак нельзя было сказать, что это старушка. Такое слово просто не приходит на ум, когда глядишь на нее. Она была в розовой пижаме, в туфлях на высоком каблуке, а на лоб спадала прямо подстриженная прядь волос цвета красного дерева, которую она, рассматривая меня, теребила пальцем, словно играя. В комнате крутилась пластинка Шарля Тренэ «Мамзель Клео», я узнал эту песенку, ее теперь еще иногда исполняют.

— Вам кого?

— Мадемуазель Кору Ламенэр. Она засмеялась, покручивая прядь.

— Это я. Конечно, вам мое имя ничего не говорит, вы слишком молоды. Меня ее слова удивили. Я, естественно, видел, что мы разного возраста, но не понимал, при чем здесь это.

— Вы тогда еще не успели родиться, — добавила она, а я по-прежнему ничего не понимал.

Я протянул ей корзину глазированных фруктов из Ниццы.

— Меня попросили вам это передать.

— От кого?

— Вы несколько раз звонили по телефону «SOS альтруисты-любители». Вы о нас думали, это мило с вашей стороны, и в ответ мы решили о вас подумать. Она посмотрела на меня с недоумением, словно я над ней смеюсь.

— Я никогда не звонила в SOS! Никогда! Что это вам взбрело в голову? С какой стати мне туда звонить?

Она была явно недовольна.

— Разве по моему виду можно подумать, что мне нужна помощь? Что все это значит?

А потом она спохватилась:

— Ах, я понимаю, в чем дело. Я не звонила службе SOS, я звонила месье Соломону Рубинштейну и…

— Это тот же номер, — сказал я. — И иногда он даже сам берет трубку, если ему охота.

— У меня был личный звонок. Я просто хотела узнать, жив ли он, вот и все. Я как-то вечером думала о нем и не знала, здесь ли он еще или нет. И позвонила, чтобы это узнать.

Я решительно ничего не понимал. Месье Соломон сказал мне, что не знает ее. Сперва он даже не мог назвать ее фамилию — провал памяти — и постукивал себя по лбу, силясь вспомнить.

— Это он посылает мне эту корзину?

Месье Соломон попросил меня не называть его имени.