— Я знаю, — ответила Сейдж, погладив свой живот, — мне надо поесть.

— Садись, — произнес Дэвид, провожая ее к собакам и котятам. — Я сейчас приду.

Устраиваясь в подобие гнезда, которое сделала раньше, Сейдж собрала вокруг себя всех зверей. Тепло их тел согревало ее, а дыхание успокаивало. Закрыв глаза, она почувствовала себя почти умиротворенно.

Сейдж услышала, как струя жидкости ударила в стальную емкость. Вначале подумала, что кто-то поливает крышу из шланга, но потом увидела Дэвида почти в середине коровника. В тусклом свете светильников, подвешенных под крышей, она едва видела, как Дэвид присел на солому и доил корову. Сейдж заметила, что он делает это умело; не прошло и минуты, как он наполнил небольшую миску.

Пока Дэвид нес молоко, его лицо было мрачным, будто на него легла тень. Сейдж не могла видеть выражение его лица со своего места, но очень не хотела, чтобы его взгляд снова оказался отсутствующим. Дэвид словно читал ее мысли: когда он протянул Сейдж миску с молоком, его взгляд был мягким и живым.

— Вкусно? — спросил он.

— Вкусно, — проговорила Сейдж, возвращая ему теплое молоко. Но Дэвид хотел, чтобы она выпила все сама. Сейдж была ужасно голодна, но знала, что нельзя быстро пить все сразу.

Животные, должно быть, учуяли запах молока. Они зашевелились, очнувшись от сна. Дэвид залез в пакет, который принес с собой из машины, и наполнил собачьи миски едой и водой. Когда он сел, чтобы покормить котят, Сейдж выпила еще немного молока и почувствовала облегчение. Ощущение покоя, которое она вдруг испытала, оттеснило на второй план страх и тревогу, которые были с ней каждый день в течение долгих месяцев.

Глава 18

Луиза очень хотела, чтобы Эмма и Рути были с ней. В ее возрасте каждый, оказавшись в больничной палате рядом с постелью своего немощного возлюбленного, пожелал бы видеть близких людей рядом. Этому человеку важно знать, что его любят и дорожат им, что он жил не зря и его душа будет жить в детях. Беда заставляет человека понять, что все смертны, что его драгоценная жизнь может закончиться внезапно, прямо вот так. И это заставляет кого бы то ни было желать, чтобы собственные дети были рядом с ним и любили его до конца.

Два дня после падения Далтон почти все время спал и выглядел ужасно. Луиза оторвалась от чтения журнала «Пипл», посмотрела на Далтона и подумала, что его вид стал еще хуже. Он лежал на спине, пластиковые трубочки были прикреплены к его тонким, сухим рукам, а рот широко открыт. Медсестра вытащила его искусственную челюсть, и теперь Далтон выглядел как беззубый бродяга. Луизу потряс такой кошмарный вид.

— Дорогой, — проговорила Луиза, взяла его за руку и пошевелила, чтобы Далтон проснулся. — Дорогой…

— А? — произнес он, открыв глаза.

— Дорогой, это я.

Далтон пробурчал что-то нечленораздельное.

— Разве это место не ужасно? Я знаю, что ты наверняка ненавидишь такие места… — Луиза посмотрела вокруг. Ее взгляд прошелся по уродливым желтым стенам, по синтетической занавеске, которая окружала кровать Далтона, по аппаратам, контролировавшим ритм сердца и давление, и остановился на системе грузов, прикрепленных к ноге старика. Если бы только они не напичкали его столькими лекарствами… Луиза готова была разнести эту больницу и очень хотела, чтобы Далтон составил ей компанию. Она бы отдала что угодно за то, чтобы услышать, как он злобно кричит и требует отпустить его домой.

В тот день они его не побрили. Снежная буря началась еще накануне и многие медсестры, и санитарки опоздали или вовсе не явились на работу. Будь Далтон с Луизой дома, этого бы не случилось. Она обязательно бы его подготовила: помыла, поменяла белье, покормила и поставила его кровать так, чтобы из большого окна открывался вид на ранчо.