— Кассандра!

— Не волнуйтесь за меня, — говорила Кэсс, — я…

— Нет, — сказал отец, — ты должна вернуться домой.

— Это то, чего я хочу, — ответила сестра. — Вам придется уважать мой выбор.

— Тебе только восемнадцать! Это смешно, ты не можешь точно знать…

— Папа, — произнесла Кэсс, и я вдруг поняла, что плачу, слёзы давно струятся по моему лицу. — Мне жаль. Я люблю вас. Пожалуйста, скажи маме, чтобы она не беспокоилась.

— Нет, — твёрдо сказал отец, — Мы не…

— Кейтлин? — неожиданно позвала она. — Я знаю, ты здесь. Я слышу тебя.

— Что она говорит? — спрашивала мама, теперь её голос звучал ближе. — Где она?

— Маргарет, подожди, — отвечал ей папа.

— Да, — прошептала я для Кэсс, — я тут.

— Не плачь, хорошо? — на линии раздался треск, и я вспомнила тот вечер, когда она схватила меня и прижала к себе, её дыхание на моей шее, её смех мне на ухо. — Я люблю тебя. Мне жаль, что так вышло с твоим Днем рождения.

— Ничего, — пробормотала я. С её стороны послышался другой голос, оклик, и на линии снова раздался шум.

— Это он? — требовательно спросил отец. — Он там?

— Мне нужно идти, — ответила Кэсс. — Не беспокойтесь, ладно?

— Черт возьми, Кассандра! — воскликнул отец, — Ты не можешь просто повесить трубку!

— Пока, — мягко сказала она, прерывая отцовскую речь.

— Кассандра! — мама наконец ворвалась в диалог со всем испугом и нервозностью последних суток. — Пожалуйста…

Клик!

И она исчезла.

Глава 3

К тому времени, как два дня спустя начались занятия в школе, мы всё еще не получали вестей от Кэсс. Первый звонок был сделан откуда-то из Нью-Джерси, но, в конце концов, вокруг был целый мир, готовый поглотить её.

У меня по-прежнему не было ничего, что было бы достойно занесения в дневник. Я ждала чего-то значительного, важного, может, ночи, когда я увидела бы Кэсс, и она заговорила со мной. Но вместо этого мои сны были такими же унылыми, как и моя жизнь, состоящая в основном из болтания по магазинам или учебы в школе, поиска чего-то неопределенного и лиц, мелькающих вокруг. Я просыпалась усталая и разочарованная, чувствуя себя так, словно не спала вовсе.

Мама держала дверь в комнату Кэсс закрытой, так что за всё время я была единственной, кто заходил туда. Когда я заглянула туда снова, вещи сестры для Йеля всё так же лежали на её столике, дожидаясь хозяйку, воздух был спертым и тяжелым, и он словно давил на маму — на её плечи, на её сердце. Она переживала всё это тяжелее других.

Последние восемнадцать лет наша мама провела, будучи вовлеченной в жизнь Кэсс, как и сама Кэсс. Она пришивала блестки на балетные пачки, пекла рисовое печенье для распродажи, проводимой хоккейной командой, и помогала проводить автобусные экскурсии Дискуссионного клуба. Она знала расписание игр Кэсс, её экзаменационные баллы и рейтинги. Она готовилась быть такой же вовлеченной в жизнь сестры, даже оказавшись на расстоянии. График занятий Кэсс в Йеле уже висел на нашем холодильнике, а мама вступила в Ассоциацию Родителей и уже сделала пред-заказ на Родительский Уикэнд в октябре. Но сейчас, полностью изменив свою жизнь, Кэсс также изменила и мамину.

Я в конце концов получила свои права, и мне без лишних слов были отданы ключи от машины Кэсс. Это было ожидаемо — что машина сестры станет моей, когда та уедет в университет, но теперь это казалось странным.