— Очень хочу. Если я сейчас не нужен маме, — ответил сын.

— Господь с тобой! Иди, конечно, — весело отозвалась мама.

Но не успел он выйти за дверь, как мама его окликнула.

— Алмаз, присмотри-ка за маленьким. Мне нужно сказать кое-что отцу.

Мальчик вернулся, усадил младенца себе на коленки и стал, смеясь и что-то напевая, тыкаться носом в его маленькое тельце, от чего малыш начал радостно кричать, словно молодой петушок. Напевал Алмаз вот эту песенку — она покажется полной чепухой тем, кто не понимает, о чём она. Зато малышу песенка понравилась больше всего на свете:

Тут коленки Алмаза принялись отчаянно приплясывать и слегка подкидывать младенца, отчего тот смеялся так заливисто, будто кто-то трезвонил в колокольчик. Мама за дверью услышала несколько строчек из песенки и вошла в комнату со слезами на глазах. Она забрала маленького, поцеловала Алмаза и отпустила его к отцу.

Когда мальчик спустился во двор, лошадь уже стояла в оглоблях и отец закреплял постромки. Алмаз решил взглянуть на лошадь поближе. То, что он увидел, привело его в полное замешательство. Он не слишком-то разбирался в лошадях, все они, кроме их пары, выглядели для него одинаково. Но сейчас он ничего не мог понять. Перед ним стоял вроде старый Алмаз, а вроде и не он. Их Алмаз никогда не опускал голову так низко, но опущенная голова была очень похожа на ту, что старый Алмаз привык держать высоко. У их коня кости не выпирали из-под шкуры, но шкура была такой же, как у Алмаза. Да и кости вполне могли принадлежать старому Алмазу, ведь мальчик раньше их никогда не видел. Но когда, он подошёл к коню спереди, а тот вытянул шею, принюхался и потёрся мордой о плечо Алмаза, мальчик тотчас понял, что это может быть только их старый Алмаз, и тогда он — как и его отец чуть раньше — обнял коня за шею и заплакал, правда, не сильно.

— Вот здорово, отец! — воскликнул мальчик. — Разве я не самый счастливый на всём белом свете? Мой хороший Алмаз!

Он снова обнял коня и поцеловал его в обе мохнатые щеки. Правда, он смог их поцеловать только по очереди: одна щека была слишком далеко от второй, по другую сторону большой морды старого Алмаза.

Отец забрался на козлы с тем же величественным видом, как и раньше, когда был кучером, и мальчик подумал: «Папа всё такой же красивый». Он оставил себе коричневую ливрею, только вместо серебряных пуговиц мама пришила медные: они с отцом решили, что невежливо выставлять напоказ герб разорившегося мистера Коулмана. У старого Алмаза сохранился прежний хомут. На нём тоже красовался серебряный герб, но хозяин решил, что там этого никто не заметит, и оставил герб как память о лучших днях; ведь в том, что они всё потеряли не было вины ни хозяина, ни коня.

— Папочка, позволь мне немножко подержать вожжи, — попросил Алмаз, забираясь на козлы рядом с отцом.

Отец уступил ему место и отдал вожжи. Мальчик нетерпеливо за них ухватился.

— Сильно не тяни, — учил его отец, — а легонько дай ему почувствовать, что ты рядом и следишь за ним. Это я называю разговаривать с конем вожжами.

— Хорошо, отец, я понял, — ответил мальчик, и, обращаясь к коню, произнёс: — Пошёл, Алмаз.

Повинуясь его голосу, старый Алмаз стронул с места свою громоздкую ношу.

Не успели они доехать до ворот, как маленького Алмаза окликнул другой голос, которого он, в свою очередь, не мог ослушаться, ведь это была мама.

— Алмаз! Алмаз! — звала та. Мальчик натянул поводья, и конь стал как вкопанный.

— Отец, — сказала мама, подойдя ближе, — неужто ты собираешься доверить ему кеб? Он же совсем ребёнок!

— Рано или поздно ему придётся учиться. По-моему, пора настала.