Мне нравится здесь все больше. Непосредственных угроз не обнаруживается; в моем положении это подарок. Надо ценить даже краткосрочную передышку. Почти расслабившись, вхожу в дом через огромные приоткрытые двери и попадаю в зал размером с самолетный ангар. Тот случай, когда содержимое соответствует возрасту и наружности. Смахивает на заброшенный музей, куда пробралась мать-природа и все переделала по-своему. Вижу парочку гадюк, уютно утроившихся в гигантской пепельнице. Ковры выглядят словно участки разукрашенной земли. Множество портретов на стенах. Ну, меня совсем не удивляет, что у них вырезаны глаза. Судя по ювелирной точности работы, извращенцы кроты заставили это сделать кого-то из зрячих. А тот напоследок взял и пошутил: несколько женщин на портретах лишились ушей.

В глубине зала видны открытые внутренние двери, за которыми — анфилада комнат. Справа лестница, ведущая на балкон второго этажа. Кусты выдавили стекла, просунули ветки внутрь и, разочаровавшись, толкутся возле оконных проемов. В камине все черно от сажи; в решетку зачем-то вставлены бедренные кости. Напольные часы в виде башни; циферблат желт, как луна. Осталась одна часовая стрелка, застыла, указывая на север. С нее свисает какая-то бахрома. Маятник почти не виден за мутным стеклом.

И тут срабатывает система раннего оповещения, благодаря которой пока сам таскаю свои кости. Объяснить механизм воздействия не могу, однако чувствую: мое появление не осталось незамеченным. Первое побуждение — броситься наружу. Но сигнал тревоги не совсем обычный: вялый, притупленный. Легкий холодок проскальзывает по спине и затылку. Даже не тревога, а предупреждение о постороннем присутствии. Тем не менее, пистолет у меня в руке.

Пронзительно кричит какая-то птица. Хлопая крыльями, пересекает зал и вылетает наружу через витражную раму, в которой еще сохранилось несколько цветных стекол. Мертвая радуга…

В глубине анфилады, там, где сходятся линии перспективы, намечается движение. Вырисовывается силуэт. Сухой, тонкий. Женщина. На таком расстоянии не стал бы ручаться, что это крот. Двигается очень медленно, но причиной может быть не слепота, а старость. Жду.

Так и есть. Она невероятно стара. Ходячая мумия. Волос почти не осталось, кожа зеленоватая, в морщинах копошатся насекомые, но ей, кажется, все равно. Одета в длинное платье, нет — в дырявое подобие длинного платья, почти не прикрывающее иссохшего тела. На сухих, как палочки, руках звякают металлические браслеты. Это что-то новенькое. Прежде никогда не встречал крота, который таким способом заранее сообщал бы о своем приближении. Либо старушка никого не боится, либо ей нечего терять.

Идет прямо на меня. Это занимает пару минут. Стою, не шевелясь, в ожидании какой-нибудь пакости. Береженого бог бережет.

Она останавливается в десяти шагах. На вид безвредна, как гадюки в пепельнице.

Некоторое время не двигаемся, и рад бы сказать, что просто смотрим друг на друга. Мне это вскоре надоедает. В крайнем случае еще один мертвый крот будет на моей совести…

Внезапно замечаю, что в зале изменилось освещение. Подкатывает тошнота. Что-то не так. Настолько не так, что взбунтовалось брюхо, а оно у меня чугунное. До мозга еще не дошло. Застигнут врасплох…

Свет! Что-то неладное творится со светом. А, ну да — свет падает с другой стороны. Не с той, откуда падал прежде. Но это означает, что солнце… Черт, дело, оказывается, уже идет к вечеру. Отовсюду выползают тени.

Что я до сих пор делаю здесь?

Старуха по-прежнему не шевелится. И рад бы сказать, что смотрит на меня.

С трудом поворачиваю голову — окоченела шея. Хрустят позвонки. Нахожу взглядом циферблат часов в виде башни. Море сновидений растеклось на грязноватом лунном диске. Часовая стрелка указывает на юг.

Шесть часов прошло. Будто мгновение миновало, незаметно и беспамятно. Украденное время.